Нет! чёрта с два! уж я не постарею!
Я просто так: возьму и не умру!
И распрямлю морщинистую шею,
и кармазином лысину натру.
И модный мумиё вминая в кожу,
и йоговской гимнастикой храним,
в который раз я время облапошу,
в который раз останусь молодым!..
И буду жить красиво и беспечно:
любовь, искусство, гости… Благодать!
А мимо будет время скоротечно,
немилосердно, хамски протекать.
И лет через пятьсот так, через тыщу,
страстями непристойными томим,
я буду молодым до неприличья,
до неприличья буду молодым!..
А коль не удержусь на белом свете,
коль продержаться долго не смогу,
пусть мой скелет при школьном кабинете
стоять с улыбкой будет в уголку.
И, сладко вспоминая о пороке,
я загрущу – Онегину под стать.
Учительница будет на уроке
меня указкой скучно щекотать...
Но верится, но чудится, но мнится,
что всё равно мне не угомониться,
что жар души не сможет так пропасть.
И мой скелет прекрасной ученице
сумеет в скорбном крике в ноги пасть.
Колени ученицы! Ах, как жгутся!
Как хороша она в юбчонке куцей!..
Но тут гербарий пыльный упадёт.
Все закричат, уборщицы сбегутся,
и тучный завуч медленно войдёт.
Учительница гневно вскрикнет: – Ах!
Мою стопу стопою отодвинет.
А ученица, красная, в слезах,
меня руками теплыми поднимет.
О, ученица! милая! люблю!
Но завуч бдит казёнными глазами.
А я стою и клацаю зубами,
и проволокой в фалангах шевелю...
Скажи, Господь,не Твой ли это юмор,
что я здесь оказался не у дел?
Не повезло, не во-время я умер!
И в педофилы выйти не успел...