Солнца настригли - да канули вкоротке,
будто в утробе унёс белобрюхий кит.
Тихое небо в лазоревом клобуке
медленно переселяется в зимний скит -
ткать да белить полотно, затворив уста,
пряча по звуку в пунктирном синичьем шве.
Куколка лета, иссушена и пуста,
медлит упасть, прилепившись брюшком к траве.
Не забываются (проще сойти с ума,
чем развязать неслучившегося узлы)
розовогрудые кипенные дома -
голуби на заскорузлых ветвях скалы,
северный ветер, свирельник и конокрад,
спящий в прибрежных полынных кустах ничком
звёзды, летящие роем на виноград -
хоть собирай в узелок, хоть лови сачком,
хоть на обычную ниточку нанижи...
В кухне смеются, и сырный надрезан круг,
но, бормоча, выкипает похлёбка лжи:
с виду вкусна, а отведаешь - соль да лук.
Редкий услышит, но слышащий разберёт,
перебирая ракушки добра и зла,
кто там звенит, сквозь тимьяновый дикий мёд -
пленные пчёлы, а может, колокола?
Только наполнятся листьями невода
сонной травы, о которых забыл рыбак, -
выйдет на стену заката моя звезда,
мягкими лапками пробуя полумрак,
и, подобравшись к окну, разведёт стекло,
сядет клубочком ,устроившись на груди,
и превратимся мы вместе в одно тепло -
мёрзлой мышиной комнаты посреди.