Деревня тянется вдоль речки,
От дома к дому - полверсты,
И не минуешь дом без встречи,
Об этом быть не может речи,
Когда "сердцам любезен ты".
И всюду те же поцелуи,
Восторги, ахи, влажность глаз.
Конечно, имя Божье всуе
Уже помянуто не раз:
"Приехал всё же, слава Богу!"...
"Господь с тобой!"... "Помилуй Бох!"
Сопровождали всю дорогу
Их до последнего порога.
А там был свой переполох.
Всё совершалось в том же стиле,
Но только много горячей:
Их до ворот не допустили
И целовали без речей.
Сначала были только стоны
И междометия одни,
Как происходит у влюблённых
И у заждавшейся родни.
Потом уже проникли в сени
И заступили на порог,
Но от предчувствий и волнений
Он под собой не чуял ног.
Всё думал: баушка жива ли?
Вот то-то все кругом ревут!
За поцелуями скрывали,
Что не дождался кто-то тут.
И что же - бодрая старушка
Сидит на лавке "хоть бы хны".
Лежит не смятая подушка,
Да и лекарства не видны.
А только обнял - сразу в слёзы,
Но тихо так, не голося,
И, словно бы она с мороза,
Легонька вздрагивает вся..
Ну, слава Богу, все тут живы!
Теперь не грех взглянуть кругом:
Всё тот же бедный, некрасивый,
Совсем состарившийся дом.
Направо печь, налево койка,
Стол кривобокий у окна
Да лавка, на которой стойко
От Бога смерти ждет она.
Нет, не жильё, а комнатёнка,
Свободно рук не разведешь
И не шагнёшь, чтоб на цыпленка
Не наступить... - "Эй, Гоша! Гош!
О чём задумался? Давай-ка
С дороги к нашему столу!
Ты, Ира, будь у нас хозяйка,
Вон там горшок стоит в углу.
В нём заготовлена сметана:
Скопили сливок для гостей.
Возьми на полке два стакана
И браги вам двоим налей!
У нас и вАрево готово.
Счас я достану из печи...
Из чугунка поешьте снова –
С посудой плохо, хоть кричи".
- "Ну, тётя Оля, нам посуда
Для разносолов не нужна.
Мы не графья еще покуда -
Была бы ложка не одна.
Из чугунка, конечно, стану.
Посуда будет - дайте срок!"
И поглядел он на сметану,
А перед ним - ночной горшок!
Такой новёхонький, зелёный,
И поместительный такой -
Вполне устроит две персоны
В любой квартире городской.
"Он чистый, Гоша, ты не моргуй: (не брезгай, - алт.)
С неделю только из сельпА" (сельского "универмага")
И ложку взял он без восторга,
Подумав: "Вот где гольтепА! (голытьба. - алт.)
Они радёшеньки, похоже:
Посуда с ручкой плюс эмаль,
Да и "наследство" молодёжи...
О, Боже правый, как их жаль!
Тобой и властью позабыта
Моя родная сторона.
Из новой ивы да ракиты
Вокруг смыкается стена,
И как разбитое корыто
Сегодня выглядит она.
А если нет с небес защиты,
То, знать, она обречена"....
... Но как-никак "отпировали"
И разговор уже затих.
Вот бы поспать на сеновале,
Да сеновала нет у них.
- А помню, где-то здесь две Вали
"Держали дом" для молодых.
Не помню точно, только, вроде,
Тот дом все звали "Ресторан".
Что, ходят к ним ещё?
- Не ходят.
Совсем закрыл его Степан. -
Лукавил он, ведь помнил чётко,
За что так звали этот дом.
Осталась девочка сироткой
И стала жить с подругой в нём.
Одна из них была хромая,
Другая - видела чуть-чуть.
На трудодни не получая,
Придется ноги протянуть.
Ну, копошились в огороде,
Маленько пряли, ткали лён.
Вот так и жили "при народе"
Еще с Войны. И с тех времён
Пошла про них дурная слава,
Что "привечают на дому",
Что парни ходят к ним оравой
И никогда по одному.
И никому-то нет отказа,
Хоть в двадцать, хоть в двенадцать лет,
И награждают те заразой
Всех, кто придет к ним "в кабинет".
А после маются парнишки
И керосином травят "вшей".
За эти грешные делишки
Понадавать бы им взашей,
Да кто на них поднимет руку,
На этих жалостных калек?!
"Ты, Гош, - внушала бабка внуку, -
Не заходи туда вовек!"
Но он зашел с одним знакомым,
Который здесь бывал не раз,
И познакомился и с домом,
И парой зрячих милых глаз
Малоподвижной Валентины
И с нежным голосом второй:
- Ну вот опять у нас мужчины.
Ты, Валя, столик им накрой!
- Да что ты, Валя, это Жора!
А он у нас совсем святой.
Не нам он будет ухажёром
С его умом и красотой.
Вот Ваня, тот полезет скоро...
Уже полез! Да стой, ты, стой!
... Так горько сделалось "святому",
Что он в слезах пошел домой.
Петляя, долго шёл до дому
И всё взыхал: - О, Боже мой!
Что в этих вздохах содержалось
На части он разъять не мог -
Осознавалась только жалость,
К тем, на кого гневился Бог,
Лишая их то глаз, то ног.
Роптать на Бога мы не вправе,
Коль безусловно сознаём,
Что во вселенской "Сверхдержаве"
Он угол нам сдаёт в наём,
И всё, что тут мы подержали,
Вернуть положено потом:
Не мы придумали Скрижали,
Не мы построили сей ДОМ,
И наши жалкие морали
Не отражают, даже вмале,
Законы, принятые в нём.
Любые горестные вздохи
Греховны в сущности своей,
Ведь не законы Бога плохи,
А представления людей.
Жизнь, - словно ёмкость выпивохи,
В какую сколько ни налей,
Вздыхаем: Что нам эти крохи?!
Могла бы быть и пополней!
Жгло лоб ему, как на пожаре
От чувств и мыслей непростых.
И прочитал в смятенье парень
Уж не один библейский стих
Перед небесным государем,
Молясь Ему "за малых сих",
Ведь это были "божьи твари",
И он скорбел душой о них.