О предпочтениях в поезии. Санто-Лес

Человечецкий Фактор
ЛС
(По поводу чужого стихотворения)

…В остальном я с вами согласна, и могла бы ещё добавить претензий, но не буду, ибо меня об этом никто не просил, а сама я к незнакомым людям не лезу с критикой, пока не попросят - либо сначала спрашиваю: хотите критику? :)

СТ
Да, Я Хочу Вашу критику!!!
Знаете почему?
Два качества у Вас, весьма редких.
Первое – Вы грамотны.
Второе – Вы вдумчивый читатель.
Это выражено в том, что читая, вы стараетесь понять автора, вникнуть в суть им сказанного, я всегда чувствую контакт с Вами.
Иные, скользят по тексту, не вникая, полощутся эмоцией по диагонали, фаршируют его своим вымыслом, как голубец!
НЕ до кости, не до подкожной водицы, до лимфы – даже не вскроют.
Этот скользящий принцип мышления – противен мне.
Но даже весьма неглупые люди пользуются им.
Их удовлетворяет то, что им кажется. Поэтому для них вторично то, что сказал автор.
Я всегда улавливаю этот взгляд – шмыгающий мимо, он создает одинокость даже в живом общении.
Говоришь, как с иностранцем без перевода, а хочешь приблизить к смыслу слОва – бьешься мушкой о фонарь.
Человек прозрачен, но непреодолим, как банковское окно.(пуленепроницаемое)
Скажу Вам, что с моей точки зрения, дает поэзия.
Она дает – дисциплину ума.
Да! – Стихи – дисциплинируют ум!
Способность, раскодировать мысль, вникнуть, добираться до сути, выловить ее сущность, в значках, в закорючках, приучает к логике построений, обостряет резкость фокуса, наведенного на предмет обзора.
Стихи приучают видеть больше того, что на поверхности – они просвечивают дно.
Они нарабатывают навык концентрации, муштруют привычку соединять звенья цепи, до возникновения целой связки.
Это формирует избирательность.
А способность делать выбор – есть главный критерий ума, его главное умение.
Ибо ум – это умение.
Неудачи в жизни – не просто результат обстоятельств, это сплав личных качеств, которые формируют обстоятельства, это результат ежесекундного выбора, во всех направлениях, а выбор – результат ума, его дисциплины, тренировки, его воспитания и предпочтений.

Мне почти всегда, изначально, очевидны чужие пороги.
Сотни раз вижу конец чужой истории в ее начале.
Сотни раз поражаюсь, насколько невозможно помочь, невозможно изменить курс чужих устремлений, хотя понимаешь, что эта душа рвется на мины.
Все предопределено личным предпочтением, умственной инертностью, эгоизмом, духовной приблизительностью.
Это говорит Вам человек, самовоспитанный литературой.
Духовно организованный ею.
В любом чтении – для меня существует только автор, и моя вторичность.
Сначала осмыслю его, потом интерпретирую.
У вас, как у читателя, есть подобное качество. Еще им обладает Паллад.
Он так же умеет самоустраниться на второй план, и оттуда сбивать флажки, расставленные автором по взлетной полосе его мысли.
Мне нужно понять столько, сколько каждый может дать, не ограничивая его объем своим кругозором.
Если Вы Толстой – я вырвусь из себя на Ваш простор! – Постараюсь не изувечить его до своих жалких масштабов.
Более всего меня изумляет желание людей творить стих и нежелание при этом вникать в саму поэзию. Стоять у водоема, не коснувшись волны, не нырнув…
Несешь только своё, себя – это ограничивает внутренний мир, до тесноты, которую чувствуешь, входя в него.

В Вашем творчестве внятном, интересном, есть  расчет на их восприятие, читателем.
Это направляет  полет по круговому маршруту.
Потому что стих, как письмо – это диалог, автор  внутренне обращается к читателю, ориентируется на него.
Моя речь зависит от того, с кем я говорю, она ориентирована на собеседника.
Мне хотелось вырвать Вас в другую тему, потому что мне не хватает у вас тайны, мистики, темноты.
Вы столь прекрасно ясны, что этой ясности порой слишком.
Многие вещи написаны как бы в фартуке.
Я вижу, что мне недостает Вашей буквенной дисциплины, неряшливость в подаче моего материала мешает восприятию.
А Вам недостает свободы Чайки по имени Джонатан Ливингстон.
Вы добры и образованы, Вам нужно дальше, а Вы удовлетворились своим приличным уровнем.
Да,  Вы – лучший парень на селе, но есть и столицы, разве Вы боитесь?
Да пусть лучше зашибут там, чем будут оглаживать здесь!
Потому что вторичность оскорбительна, не как место пребывания, но как место назначения.

ЛС
Что вам сказать на это, Санто? Да, вы правы и не правы.
Вам не хватает у меня тайны, мистики, темноты... Очевидно, так и есть. Но не потому, что я их боюсь, избегаю из слабости или трусости, не решаюсь открыть в себе эту неведомую темноту и рвануться в неё... и т.д.
А потому, что её во мне просто нет.
Я проще вас, Санто. Земнее. Не в том смысле, что я вообще не отрываюсь от земли. А в том, что мой полёт – иного качества. Как бы высоко я в полёте ни поднималась – взгляд мой всё равно обращен к земле. И мне с моей высоты земля виднее, чем космос. Я знаю, что он есть, что он прекрасен и т.д. Там, в космосе – и темнота, и тайна. Но земля мне в сотни раз роднее, важнее, со своими "клёклыми" проблемами, со своими клушами и фартуками.
Это – моя территория. Территория, пусть обжитая, но всё равно до конца не изведанная – и которая не будет до конца изведана никогда, потому что неисчерпаема душа человеческая, неисчерпаемы ракурсы при взгляде на одни и те же, вроде бы до скуки знакомые, предметы.
И – знаете? – может быть, дело не только в этом. А ещё в том, что я... как бы это сказать? Теплолюбива и светолюбива. Мне на моей территории теплее. И светлее. Космос – прекрасен, но холоден, отстранён, надмирен.
А мои адресаты – да, да, те самые, к которым обращены мои "письма" – они такие же, как я. Только я лучше умею говорить. Иногда – глубже видеть. Поэтому роль "первого парня" среди СВОИХ мне комфортна и достаточно лестна. А в столицу, продолжая вашу метафору, меня не сильно влечёт. Столица высокомерна, и мне претили бы мои собственные натужные попытки соответствовать её "высоким меркам". Наверно, у меня маловато амбиций. Ну и ладно, маловато. Бог с ними.
Неубедительно? Наверно, недостаточно убедительно. Ну, я скажу иначе. Да, конечно, Марина. Марина – это головокружительно высоко, это огромно и прекрасно. Она – единственная.
И есть поэт Дмитрий Сухарев. Абсолютно земной. Масштаб – конечно, с Мариной несоизмерим. Его адресаты – друзья, жена, дети Анюта и Петруша, собака Тяба и т.д. И в каждой строчке – такой удивительно хороший человек, что я его воспринимаю как своего личного знакомого, он как бы вписан в мой большой "семейный круг". Я его люблю. А Мариной восторгаюсь.
У Глеба Горбовского есть небольшая поэма под названием "Право на себя". Вот я сейчас, отвечая вам, этим и занимаюсь: отстаиваю своё право на себя. Я – такая, и не надо ждать от меня того, что не свойственно моей природе. С чем я не согласна – это с вашим термином "вторичность". Я никому не подражаю, не эпигонствую. Конечно, я понимаю, ЧТО вы имели в виду: можно "идти вслед", по уже проторенным тропам, а можно торить свою, новую, нехоженную. Уверяю вас, я её торю. Но на моей территории много других, и с вашей высоты они почти неразличимы и представляются одной проезжей дорогой или вообще вытоптанной поляной...
И тем не менее, я вам очень благодарна за этот разговор. Возможно, мне не пришло бы в голову всё это формулировать, а вы меня "надоумили" :).
В связи со всем этим мне вспомнилось рассуждение ещё одного из моих любимых  авторов –  Фазиля Искандера. Не знаю, попадалась ли вам его трактовка "двух типов литературы". Но на всякий случай сейчас скопирую вам. Она не абсолютна, спорна и т.д., но в ней что-то есть...
"Всю мировую литературу я разделяю на два типа - литература дома и литература бездомья. Литература достигнутой гармонии и литература тоски по гармонии. Разумеется, при этом качество литературного произведения зависит не от того, какого типа эта литература, а от силы таланта художника.
Интересно, что в русской литературе эти два типа художников появлялись нередко в виде двойчатки, почти одновременно.
Так Пушкин и Лермонтов – достигнутая гармония (Пушкин) и великая тоска по гармонии (Лермонтов). Такая же пара: Толстой – Достоевский. В двадцатом веке наиболее яркая пара: Ахматова – Цветаева.
Литература дома имеет ту простую человеческую особенность, что рядом с ее героями хотелось бы жить, ты под крышей дружеского дома, ты укрыт от мировых бурь, ты рядом с доброжелательными, милыми хозяевами. И здесь в гостеприимном и уютном доме ты можешь с хозяином дома поразмышлять и о
судьбах мира, и о действиях мировых бурь.
Литература бездомья не имеет стен, она открыта мировым бурям, она как бы испытывает тебя в условиях настоящей трагедии, ты заворожен, затянут видением бездны жизни, но всегда жить рядом с этой бездной ты не хочешь. Впрочем, это во многом зависит от характера читателя.
Литература дома – преимущественно мудрость (Пушкин, Толстой). Литература    бездомья – преимущественно ум (Лермонтов, Достоевский).
Мудрость сразу охватывает все окружение, но видит не так уж далеко, потому что далеко видеть и не надо, поскольку, видя все вокруг, мудрость убеждается, что человек везде человек и страсти человека вокруг одинаковы.
Ум имеет более узкий кругозор, но видит гораздо дальше. Так, Достоевский разглядел далеких бесов и в бешенстве помчался на них, как бык на красную тряпку.
Литература дома всегда гораздо более детализирована, поскольку здесь мир – дом и нельзя не пощупать и не назвать милую сердцу творца домашнюю утварь.
Литература бездомья ничем не детализирует, кроме многообразия своего бездомья, да и какие могут быть милые сердцу детали быта, когда дома нет.
Зато литература бездомья гораздо более динамична, она жадно ищет гармонию и в поисках этой гармонии постоянно убыстряет шаги, переходящие в побежку, а иногда, отрываясь от земли, летит.
Безумный безудерж Достоевского – и мощный замедленный ритм Толстого.
Как динамична Цветаева и как статична Ахматова! И обе – великие поэты.
Ахматова – литература дома. Цветаева – литература бездомья. И сразу, с ранней юности, обозначилась таковой, хотя родилась и жила в уютном профессорском доме.
Оба поэта – люди трагической судьбы. Но одна из них сразу стала поэтом дома, а другая поэтом бездомья.
В известной мере Ахматова и Цветаева выступают в двадцатом веке в роли Пушкина и Лермонтова. И мы как бы догадываемся, что если бы не роковые обстоятельства, Пушкин прожил бы долгую жизнь и умер бы своей смертью.
Лермонтов тоже прожил бы гораздо дольше, но трагический конец его был предрешен.
Разумеется, в совершенно чистом виде эти два типа литературы почти не существуют. Но как две мощные склонности они реальны. Они необходимы друг другу и будут сосуществовать вечно".
Конец цитаты.
С этой точки зрения, я – типично "домашний" автор. Независимо от тематики моих виршей.

И, наконец, (двигаюсь от конца к началу) насчет критики. Я же имела в виду, что не вторгаюсь в творчество вашей знакомой, написавшей про гениальность, не высказываю своих замечаний по поводу её стихотворения, потому что не хочу быть непрошеным гостем, который пришёл в дом без приглашения, да ещё и натоптал. А вам – вы видите, я иногда всё-таки что-то даже и высказываю :)

СТ
Дорогая Любовь Евгеньевна, я люблю Искандера, особенно «Сюжет существования» ценю его ум и юмор.
Могу, конечно, разбить вдребезги весь этот дуализм двух литератур:
Марина: Дом – в сердцем моем, словесность!

Вот опять окно где опять не спят
Может пьют вино может так сидят…

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
и все равно, и все едино,
но, если на дороге куст, встает…

Что нужно кусту от меня ни речи ж, ни доли собачьей,
Моей человечьей кляня…

Ты – окно в ночи, может – сотни свеч!
Может – три свечи!
Нет, и нет уму моему покоя,
И в моем дому завелось такое,
Помолись дружок, за бессонный дом,
За окно с огнем.

Марина – это душа, благородство,
романтизм, тоска, трагедия – это высоко!
Да, это выше дома, выше горы!

Та гора была миры, Бог за мир взимает – дорого.
Горе началось с горы, та гора была над городом.
Да Марина это мир, а не дом. Она над… а не в…

Дом это – стены.
Стены – это насущность, мещанская сущность человечья.
Дом, возведенный в степень творчества – довольно, скучная вещь.
Дом – это потолок.

Но, будь правда на Вашей или на моей стороне, Вы ответили достойно и абсолютно убедили меня.
В чем?
В том, что это Ваш выбор, и в выборе этом нет недомыслия, а есть вкус, предпочтение, и потому респект в поклоне!

В принципе, для меня совпадение точек зрения – вопрос вторичный.
Способ выражения мысли – первичен.

Главное быть не то, чтобы правым, но доходчивым.
Да, меня влечет величье замысла, а не чтиво спальных вагонов,
Да, влечет дух поднебесий, а не кухонный уют, но все это не имеет никакого значения в сравнении с очаровательным тактом Вашего письма.
Потому что важен интерес к высказанной мысли, независимо – соглашаюсь я с ней или нет.

Человек сто раз неправый может быть в сто раз интересней правого.
А интерес, с моей точки зрения, выше, чем совпадение взглядов.
Милая Вы, в каждой строчке.
Ну, почему я все куда-то Вас тяну?!! В какой-то вселенский холод, на какую-то Фудзияму.
Ну, разве не дурак тот, кто пытается содрать тапочки с уютного человека, предлагая прогулку по стеклу?!
Какой ужос, как Вы меня терпите, Божмой?!

ЛС
Опять начну с конца. То есть с последнего вопроса: "Как Вы меня терпите, Божмой?!" Отвечаю: как терплю? – с удовольствием! :)
Ибо, каким бы "заземлённым" и "ограниченным стенами" человеком (и автором) я ни была – ваш взгляд, ваш полёт, ваше несогласие – всё это мне безумно интересно! И это, по существу, совпадает с тем, что вы написали мне обо мне: несовпадение вкусов и взглядов в данном случае – второстепенно, интересно само общение, попытка понимания собеседника, даже если полное понимание до конца не достижимо.
Мне очень нравится афоризм: Спор – лучшее средство утвердить противника в его заблуждениях.
Но у нас с вами даже и не спор как таковой. Ни вы, ни я не категоричны сверх меры, и даже "таща" меня из моего уютного мира, вы не упорствуете, а признаёте за мной право выбора. И я, упираясь, не "вытаскиваясь", вопреки вашим усилиям, – я тоже не упорствую, не настаиваю на своей безусловной правоте, а понимаю, принимаю, с уважением и восхищением отношусь к вашему миру и даже к вашим попыткам в отношении меня ("из болота тащить бегемота"). :)
Это не спор, а открывание друг другу себя, своих глубин, своих миров – а что может быть увлекательнее человеческого мира, человеческого нутра? С какой бы высоты на него ни смотреть.
Это не спор, потому что это не установление окончательной, абсолютной и неоспоримой истины, не тяжба: на чьей стороне правда, чья правота правее. У вас своя правота. У меня своя. И интересна именно разница между ними и чудесная возможность понять чужую правоту.
07.02.2012