26 марта 2009 г. в Солнечногорске, после тяжелой и продолжительной болезни умер поэт Виктор Гаврилин, член Союза писателей СССР.
Выпустил 11 книг. Ему выпала нелегкая доля, с 16 лет он был инвалид-колясочник, но нашел свое призвание в служении Слову, Поэзии. Выражаем соболезнование его жене – Нине.
На панихиде прощания в г.Солнечногорске были поэты литературных объеденений «Сенеж» и »Парнас».
Город и мир вздрогнул…Умер Поэт… перестало биться сердце Виктора Гаврилина.
Светлая память.
* * *
Виктор Гаврилин
Ты позвонишь – меня не будет дома.
Какая чушь: нигде не буду я,
лишь по страницам маленького тома
ещё метаться будет жизнь моя.
Я там честней, значительней и выше.
Меня впервые не за что корить.
Но нет меня – я потихоньку вышел
бессонной ночью в вечность покурить.
* * *
Самое последнее… Незаконченное…
Виктор Гаврилин
От чёрно-белых зим шалею,
и вижу выцветшие сны.
И снег глубок. Всё тяжелее
мой путь до будущей весны.
***
Не о звёзды душа искололась,
и живу, высоты не кляня.
Слышу свой улетающий голос –
тот, который счастливей меня.
О решительность слова и звука!
Я не буду уже тишиной.
Стала песней высокая мука,
а другая осталась со мной.
Это ей, как терпению, длиться
и не зваться никак. Но всегда
над молчаньем является птица,
над печалью восходит звезда.
***
О мать моя, теперь ты стала тайной!
За белой бездыханностью твоей,
за чёрною минутой погребальной
открылся счёт осиротевших дней.
Ты в памяти свои меняешь лица
от молодости до последних лет.
Всё будет так, пока я буду длиться.
Кто ты теперь, скажи? Ответа нет.
И по кому на поминальный ужин
все эти хлебы, вина и кутья?
И там, где ты, тебе никто не нужен -
весь этот свет и, неушедший, я.
***
Неповторимый, сквозь чужие жизни
пройду, за чьё-то сердце зацепя.
Как все, умру. Умру в своей отчизне
и потеряю навсегда себя.
В тлен превращусь, как паутина, тонкий.
Вздохнёт земля, и с каплями паров
я долечу в пучины Амазонки
и в бездны у Бермудских островов.
Я стану всем – великая картина! –
но этот прах, всесущий и земной,
ни Бог, ни чёрт не слепят воедино,
чтоб это жило и назвалось мной.
***
Где спор затеяли пророки,
гдё в пестрых правдах сходства нет,
там прав безумец... Все дороги
ведут не в Рим, а в смертный бред.
Я превозмог себя в соблазне
вверяться высоте умов...
Крик петухов - и тот согласней
зари за несколько часов.
Вот где предчувствие едино
о солнце, как идёт оно.
Уже грядущего картина
в иной дали взошла давно.
И к нам плывёт в небесном гуде
день предрешённый, во плоти -
подогнан весь, там есть, что будет,
лишь ось земную прокрути.
2002 г.
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
Ещё почти бесплотна нежность,
ещё в глазах усталый дым,
но кровь, как утренняя свежесть,
течёт по жилам голубым.
Мир обретает очертанья
простого доброго жилья.
Приветны каменные зданья,
светла февральская земля.
И нету ничего на свете,
звончее нету ничего,
чем воробьи пустые эти,
их серенькое торжество.
Больная злоба откричала.
И думать весело о том,
что жил не так, смеялся мало,
а плакать?.. Плакал ни о чём.
***
Печальная муза меня не тиранит.
Как утро, чиста черновая тетрадь.
А женщина возраста осени ранней
меня отучает слова рифмовать.
И попусту в прошлом не роется память,
и звонкая осень не сводит с ума,
а ты подойдёшь – не отнять, не добавить...
Чего же мне делать! Ты песня – сама.
Наденешь, смеясь, даровую обнову –
как девочка в танце, дразни и кружись.
А дни – безоглядны, и некогда слову,
и сбивчиво набело пишется жизнь.
***
Заполнит веранду моторчик шмеля,
пропахнет сиренью квартира.
Давай улыбнёмся , подруга моя,
несчитанной мелочи мира.
Настойный озёрный чешуйчатый чад
и тёмные всхлипы удода...
Давай улыбнёмся. До гроба богат,
от таволги до небосвода.
Превыше ли это отпущенных сил...
О, как мы бескрылы, голубка!
Кто ж тяжкую душу вот так размягчил,
что пьёт это небо, как губка?
О это вместилище мошек, скворцов
достойно невольного стона
за утренний дух молодых огурцов,
грохочущий запах озона!
За то, что полно человечьих преград
меж нами и просто сиренью,
за плен ожиданий, рассеянный взгляд
и только урывки прозренья.
***
Смотреть на дерева, волнуемые ветром.
Дышать и просто быть - и больше ничего.
Ни мужеством скупым и не роптаньем щедрым
не надо отягчать значенья своего.
Нам суждено и так тонуть в самообмане,
и никому своей печали не повем.
И ты не слишком, жизнь, стесняй меня вниманьем -
за то, чего даёшь, не отплачу ничем.
Ведь я ещё не тот, когда не имут сраму -
есть перед кем глаза скрывать. Но сколько их
в могилу сведено, как в долговую яму,
неведомым судом!.. А я их был должник.
И дикий май пьянит на грани святотатства, -
живому от живья не спрятаться никак, -
и сладко на земле страдать и оставаться,
и суетно сновать то к свету, то во мрак.
***
Не угрюмство, а печаль о светлом,
обо всём, несущемся сквозь нас,
заставляло меня быть поэтом.
И от дыма не отвёл я глаз.
Этот дым, небесные ли плёсы,
или звуки музыки во мгле
мне в глаза накапывали слёзы...
Что-то едко тлело на земле.
И порой в красе земной и тленной
задыхалась жизни благодать,
и хотелось воздуха Вселенной
и того, что не дано вдыхать.
2002г.
***
С пургою ночь и солнце летним полднем...
О, сколько в жизни выпало погод!
И всё ж какой мы эту землю вспомним
в огромный миг, объявший наш уход?
Перед отверстой звёздною аллеей
мы обернёмся всей душой назад.
Не в силах жить, о, как мы пожалеем,
и серый дождь, и белый снегопад!
Пускай из глаз на всхлипе влага брызнет,
и все слова вберёт надрывный стон
о конченном, - всё будет гимном жизни,
и больше чёрных нет у ней сторон.
И некуда пробиться, что ни делай.
Нет подвигов и ухищрений нет
таких, чтоб возвратиться нам на белый -
о Господи! - и вправду белый свет
***
Всё от добра ищу добра.
Давно крылатый конь мой в пене.
Но всё умолкнуть не пора
меня понёсшим песнопеньям.
Свистит в ушах. И капли слёз
глаза от ветра мне застлали.
Уже вращаются вразнос
земные дни моей печали.
Они так стали коротки,
что, кажется, ещё минута -
жизнь разорвётся на куски,
светясь подобием салюта.
Или закат войдёт в рассвет,
в одно единое сливаясь,
и будет алым белый свет
как вечного горенья завязь.
***
Прибывание дня, нарастание света...
Есть улыбка, что чёрного сглаза сильней.
В повороте к теплу не оставит планета
эту зябкую тяжесть родимых полей.
Ничему не дана бесконечность падений.
За какой-то чертой уготован и взлёт.
Апельсиновый март в синеватые тени
вот опять из горсти желтизны подметнёт.
Этой мнительной думе больного простора
разве можно прозрачней ещё намекнуть
на бывалость всего, неизбежность повтора
и что всё утрясётся у нас как-нибудь?
Не грусти, моя даль, твой запас тароватей
всякой бойкой казны, ибо ты - без конца!
Не тебе в ожиданиях
века не хватит.
Ты скорей своего упокоишь жильца.
Кто прибавит ему по твоим же длиннотам
пребыванье в живых, кто темнОты скостит?
И не чаще других по лесам и болотам
к нам весна выбредает, широкой в кости.
Но даруется выдюжить снова и снова
роковые разломы твои, и опять
за величье посулов, пьянящее слово
свою радость на вечность твою разменять!
***
Конь мой дикий, о, время, о конь мой, назад поверни!
Разве зубы ты съел? Поскорей разгрызи удила...
Вот и вновь возвращаются в ночь отлетевшие дни,
и на ветви обратно листва от земли потекла.
Осень в лето пойдёт, за весною наступит зима,
обращённые воды отхлынут от встречных запруд,
и рассветы затянет вослед приходящая тьма,
в материнские чрева ожившие все поползут.
Время, время, какой безысходный черёд!
И к концам, и к началам земной обрывается след.
ЧтО грядущий предел! Нас минувшее также сотрёт,
и в себе пропадает ещё не родившийся свет.
***
Коль жизнь права, не пророню ни слова
ей поперёк, своё в себе держа.
Пусть лес шумит. Всё меньше дорогого,
чему ещё откликнется душа.
Я вдохновлюсь простой добычей хлеба,
ещё не раз узнаю, что почём.
И тучами захламленное небо
расщедрится то снегом, то дождём.
Скупое время не пускает выше,
приставив быт на уровне виска.
И ропот сердца сам себе не слышен,
не слышен дух, лишённый языка.
Где выдохлось божественное пенье,
вторгаются в пустоты тишины
утробный чавк да похоти сопенье,
да музыка кривая сатаны.
И на земле с лукавыми речами
и с хором верноподанных - опять
я постигаю мужество молчанья,
чтоб сердце разорвав, не закричать.
И вычтенный из алчущих в Отчизне
до тишины пред правдой большинства
не переделаюсь, не стану жизнью,
во всём не правый, если жизнь права.
***
Ты прости мою грешную слабость -
коль не минуть разлуки земной,
я уйду, только ты бы осталась
век дослушать, оставленный мной.
Жизнь вплетёт соловьиные скерцо
в одинокую иволги грусть.
Я легко встрепенусь в твоём сердце.
И пока ты жива, я продлюсь.
Долголетьем твоим буду воздан.
Внемли небу, живи не спеша.
Я хочу, чтоб пила этот воздух
и пьянела родная душа.
Будут кстати тогда мои песни -
те, которые дольше, чем мы,
где печальные русские веси
с вьюжной вечностью русской зимы.
***
Ночной безмолвный снегопад.
Кипенье прорвы чёрно-белой.
Всё это - снам глубоким в лад,
всё это - словно не у дела.
Одно молчанье на пути.
О, как, наверно, одиноко
меж небом и землёй идти
и у чужих маячить окон!
О, привидение тоски,
что бродит попусту часами!..
И окна чёрные близки,
да не с кем встретиться глазами.
***
Бережливый, светлый Боже,
под простынкою небес
как тобою в пух положен
бездыханный белый лес!
На земле кресты и звёзды
с головой занесены -
эти зимние погосты
неземные видят сны.
Ни роптанья, ни разлада -
всё с пространством наравне.
Сшиты нитью снегопада
долы с тайной в вышине.
Так стоит под небом вера
в бренном рубище из льна...
Белых зарослей химера
лёгкой вечности полна.
Пусть пройдёт и счастье мимо,
никогда не пропадём
из того, что так хранимо
в этом замысле земном.
ЗИМНИЕ МЫСЛИ
Тихой ночью в безлюдности парковой
слышит домик, что стар и дощат, -
как деревья большими огарками,
от мороза сгорая, трещат.
Как близка ты, пустыня вселенская!
Кто со скрипом ступил на крыльцо?
Это древняя стужа Крещенская
смотрит Родине прямо в лицо.
Так и чудится, словно в проколотый
звёздный купол, что жгли корабли,
задувает космическим холодом
за распахнутый ворот Земли.
И тепло не течёт полнокровное
по пустотам подземных аорт,
а дрова на жаровню огромную
умыкнул человек или чёрт.
И по соплам безумие мечется,
и скудеет семейная печь...
Всё трудней обогреть человечество,
и всё проще дотла его сжечь.
***
На исходе земных моих лет
я обрёл невесёлое счастье -
с тем, что мне подарил этот свет,
Божьей милостью долго прощаться.
А на небе уж свечи зажглись
по мою запоздалую душу...
О, продлись, расставанье, продлись!
Я твоё торжество не нарушу
ни слезой и ни жалкой мольбой,
жизнь медлительно в сердце вбирая, -
будто что-то возьму я с собой
в обитание ада иль рая.
Странно: я не готов ещё в путь,
может, в лучшее, только в иное,
и хоть как-то хочу протянуть
я своё пребыванье земное.
И доныне надежду таю
затеряться в бесчисленном люде,
и про грешную душу мою,
может, небо и вовсе забудет.
***
На отмеренной жизнью дороге
будет светел иль тёмен твой след...
Что с того! Всё решает в итоге,
всё меняет прощания свет.
На пороге свиданья другого,
о котором не вырвется весть,
не беснуясь, последнее слово
дай нам силы, судьба, произнесть!
Смысл бессмыслия, понятый разом,
уносить слишком тяжко во тьму...
Да остави нам, Господи, разум!
Нас проводят в века по уму.
По уму... Но всё меньше надежды
на величье разлуки, когда
не одни лишь ветшают одежды,
но и мысль притупляют года.
И сияние, что остаётся,
помрачаясь, плывёт за предел...
Закатилось за тучами солнце -
вышел свет, и закат не горел.
***
При сумеречной музыки звучанье
и думах, непереводимых в звук,
о том, что слово было не в начале,
кощунственно уверуешься вдруг.
В мирах туманных смутно мысль бродила,
объятая немотным полусном,
пока на звук не накопилась Сила,
и прогремело Имя, словно гром.
Тумана бесконечность затвердела,
и мыслящее нечто напряглось
для изреченья и вершенья дела.
И свет со тьмою разошлись поврозь.
И вспыхнуло добро тогда звездою -
в лучах на фоне мрака пролегло.
И красота прозвалась красотою,
и имени не избежало зло.
***
Весь белый свет моя округа
с округлой прорвою ноля...
Но нет! Со мной моя подруга
и дума русская моя.
Во что не вник, чего лишённый,
но чую, преклонив главу,
тепло руки незащищённой
и холод снега к Покрову.
И пусть уже скудеет сердце,
трезвеет сердце, всё равно,
о, как дано ещё согреться,
и как продрогнуть мне дано!
Крутого времени громаду
необделёнными пройдём,
покуда есть ещё на чём
в слезах остановиться взгляду...
***
Угомонитесь, памяти цикады
и щебет слов! Пора оскудевать,
как дереву во время листопада...
Ронять листву - не душу раздевать.
Пора редеть солнцелюбивой сени
и проявляться, видимой насквозь,
чтоб этот свет сощуренный осенний
мне разглядеть получше довелось.
Осевший мир срывает покрывало
былых избытков, словно бы в ответ,
что на веку всего бывает мало,
опричь того, что там, за гранью лет.
И все усилья мысли бесполезны
сквозь жизни ненасытные черты
понять достаток предстоящей бездны
и полноту недвижной пустоты.
***
От неволи рожденья - до судилища смерти,
вот он весь, как дыханье дарованный путь.
Но спасибо, Господь, мне б хватило и трети
всей любви и печали, наполнивших грудь.
Ни о чём не молил - мне б хватило и грусти,
той, что с бедностью времени легче делить.
Ничего нас без гибели прочь не отпустит,
но ещё не оборвана кровная нить.
И последним чутьём обнажённого нерва,
о, как остро больная округа слышна,
как дорога видна!.. Я б заплакал, наверно,
но скуделька надежд не допита до дна.
И душе остаётся её одиночка -
чем тебе не жильё! - всё равно не навек.
Но до смертного часа даётся отсрочка,
и возможно хотя бы замыслить побег.
***
Крепись, печаль моей души осенней!
Пускай не веселит уже вино,
живому, говорить о невезенье
и в приступах страдания грешно.
Всё в Божьей воле... СнЕга пенный кипень
ещё узришь, немного потерпя.
О, сколько раз незримая погибель
наверняка летела на тебя!
Всё миновалось, и за небылицу
ты примешь предназначенный конец.
Ты слышал близко тонкую синицу,
а это мимо пролетел свинец.
И ты не знаешь счёт своим победам,
где всё сходилось так, чтоб умирать...
Был день как день, и снова ты не ведал,
что жизнь тебе даруется опять.
***
Бужу почти безумной песней,
и шёпот твой, и взгляда тайный свет,
что кажутся ещё прелестней
за давностью уже минувших лет.
Не голосом с оставшеюся силой,
готовым оборваться, словно нить...
Я говорить хочу тебе красиво,
но страшно мне красиво говорить.
Я отдал дань бездумию былому,
где, что пропел, жилО само в себе.
Теперь душой хочу быть равным слову
и этим словом прирасти к судьбе.
Пусть замолчат написанные книги.
Я в хриплых песнях буду тем, кто есть,
и сброшу сладкогласия вериги,
неподменим, как праведная весть.
***
Вот и время возвращаться
в невозвратные года,
где теперь всё стало счастьем,
стало счастьем навсегда.
Возвращаться, словно птице,
в свой весенне-летний край...
Я земного знал частицы,
из которых создан рай.
Впереди такую милость
мне уж больше не сулят.
А вины за жизнь скопилось,
может, на дорогу в ад.
О, спасай подруга-память,
ты смогла былого свет
донести! Сумей направить -
дух мой вспять, где смерти нет.