Тщусь быть умнее. Осень на подходе,
и кукловодит небо: нить дождя
поддергивает старый пароходик,
меня и зонт, немного погодя –
и это все на пирсе у причала
заброшено судьбою и людьми.
Над нами чайка скупо прокричала
и осенила помыслы мои
остатками добытого на свалке
(как хорошо, что чайка не бизон!)
И старый пароход мне стало жалко
(меня же уберег мой старый зонт).
Дурная птица – Джонатан, быть может –
из глаз пропала посреди реки.
Дрожь стылых волн питалась дрожью кожи,
покрывшей немоту моей руки,
сжимавшей зонт. Я тщился быть умнее,
во всем старался знаки усмотреть:
должно быть Зевса укрывает Рея,
а Кронос ищет огненную плеть
чтоб нас стереть со старого причала –
меня и зонт, и чаячье дерьмо…
А пароходик волнами качало,
неспешно, как борца борьбы сумо…
Я уходил, а этот оставался:
с молчащей рындой, мертвою трубой
он осени начавшейся касался
кармически губою кормовой
(в том смысле, что кормой о волны бился –
я тщился быть умнее, в этом суть) –
и шлепал, и скрипел, и колотился
скулой о пирс – причаловую грудь…
Я уходил с зонтом при той же думе
о вечном одиночестве людей…
…А крошка Зевс сосал пустышку в трюме,
куда был спрятан матерью своей.