Так сложилась моя жизнь, что после окончания военного училища я служил в разных гарнизонах. Но в каждом очередном отпуске всегда, хоть на несколько дней, приезжал к своим родителям. И когда отец, фронтовик, за праздничным семейным столом что-то вспоминал про войну, то, конечно, это было что-нибудь весёлое. Я понимал, что рассказывать про горести и тяжести военного лихолетья нелегко, и часто просил его всё-таки написать на бумаге что-нибудь из того, свидетелем и участником чего он был в то тяжкое для нашей страны время. Отец обещал подумать, но ничего не писал. Но однажды, в последние годы его жизни, я снова приехал, и пока он играл во дворе в домино со своими соседями, случайно нашёл в письменном столе простую ученическую тетрадку. Раскрыв её, я увидел несколько страниц текста, написанного убористым почерком. Это были его воспоминания, которые я потом привёз в Москву и опубликовал небольшой фрагмент в газете «Московский литератор». Успел даже привезти ему несколько экземпляров. Отец был счастлив!
Юрий Андреевич ГАЗИН
Ветеран Великой Отечественной войны,
полковник авиации
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АВИАЦИОННОГО МЕХАНИКА
Часть I
Когда началась война, мне шёл семнадцатый год, я только-только получил паспорт и закончил 9-й класс школы №10 города Сталинграда. В Армию меня пока не брали и я поступил в 7-ю спецшколу ВВС. Все курсанты спецшколы были одеты в военную тёмно-синюю форму. Учили нас по программе 10-летки со специальной военно-лётной подготовкой. Все мы мечтали стать пилотами.
В конце 1941 года фронт подошёл к Ростову и спецшколу из Сталинграда эвакуировали под Камышин (село Николаевка). Программу учёбы ускорили, увеличили количество уроков и к 1 апреля нас выпускают с аттестатами об окончании спецшколы, и отпускают на побывку домой.
Уже появились над Сталинградом немецкие самолёты, начались воздушные тревоги, мы стали дежурить по ночам, следить за светомаскировкой. Во время одной из таких тревог всем на радость был сбит самолёт со свастикой.
30 апреля 1942 года нас, выпускников спецшколы, собрали и направили в Вольск во 2-ю Вольскую авиационную школу механиков. На пристани в Сталинграде нас провожали чуть ли не всем городом, столько было людей, много слёз, с нами прощались, не зная, что кого ждёт впереди.
А в августе 1942 года начались бои за Сталинград. Наши сердца рвались туда, к родным, но строгая воинская дисциплина требовала от нас учёбы.
Узнав, что из нас будут готовить авиамехаников, мы возмутились, заявив, что готовились и хотели стать лётчиками. Нас выслушали и попросили написать рапорта с просьбой направить нас в лётные училища. Но потом объявили, что согласно решению Сталина необходимо отлично знать военную технику, и мы остались продолжать учёбу.
Шли тяжёлые бои за Сталинград. Мы с тревогой и болью слушали сводки Информбюро, в городе остались наши родные и близкие. Я потерял связь с мамой и своими друзьями.
Но вот наши войска отстояли город, а известий от моих нет.
В конце февраля 1943 года меня с группой курсантов направляют на стажировку в действующий авиаполк на фронт под Ростов. Мы едем на попутных эшелонах. Проезжаем Сталинград, остановка в Бекетовке – это окраина города, здесь немцы не прошли. Кое-кто из наших не выдержали и сумели побывать в городе. Но это уже был не город, а одни страшные развалины.
Добрались до Ростова. На переправе через Дон попали под налёт и бомбёжку, но всё закончилось для нас благополучно.
Стажировались мы три месяца, и уже думали, что останемся в этом полку насовсем. Это была настоящая, очень хорошая стажировка, я отлично освоил эксплуатацию самолёта Ил-2. В сентябре 1943 года мы сдали государственные экзамены. Мне присвоили воинское звание сержанта технической службы и назначили на должность авиамеханика. Я получил назначение под Москву в город Кимры – в 34-й запасной полк 3-го РАБ (резервная авиабаза). Ехали через Москву, здесь я впервые увидел Красную площадь и проехал в метро, а 7 ноября слушал речь Сталина по радио. 9 ноября мы прибыли в полк.
Размещались в землянках, в одних жил технический состав, в других – лётный.
Зима была снежной, вместе с аэродромной службой мы чистили аэродром от снега и готовили самолёты к отправке с лётными экипажами на фронт.
Лётчики с самолётами улетали, а мы, механики, оставались готовить новые самолёты.
Но вот, наконец, в феврале 1944 года меня направляют в Харьков в штаб дивизии, а оттуда в Волчанск, где стоял 786-й авиаполк штурмовиков Ил-2. Там я и получил свой первый самолёт под номером 20.
В 1944 году после одного вылета на боевое задание мой самолёт был сильно повреждён. Своими силами восстановить его было невозможно и самолёт передали в ПАРМ (полевые аэродромные ремонтные мастерские). Но полк в это время перелетел на новую точку базирования, и я остался со своим самолётом до окончания ремонта. Это было под городом Кичкимет в Венгрии. А вместо нашего полка сюда прилетел и сел полк бомбардировщиков Ил-4. В бывшую нашу казарму пришли техники этого полка и я остался с ними. Случилось так, что один лётчик-штурмовик из соседнего с нашим полка после лечения в госпитале тоже оказался с нами. Выяснилось, что его полк в это же время снова находится рядом с нашим полком. Ремонт моего самолёта уже подходил к концу. Я тут ему и говорю, мол, ты не волнуйся, за мной и за самолётом прилетят наши, тебя тоже заберут с собой. В самолёте Ил-2 две кабины (пилота и стрелка). Значит, прилетят два лётчика, и будет два самолёта и два места для нас. С одним вместо стрелка полетишь ты, на другом – я. Так и получилось.
Прилетают за самолётом и за мной. Я наших лётчиков знакомлю с моим новым товарищем и мы готовимся к вылету. Садимся по местам, пилоты запускают моторы. Мой командир старший лейтенант Ступак выруливает на старт и ждёт второго, но тот что-то задерживается и не выруливает на старт. Ступак, не дождавшись, взлетает. Делает несколько кругов над Кичкиметом и садится на аэродром. Подруливает ко второму самолёту. А тот одной стойкой шасси застрял в ямке и не может никак её преодолеть. Даёт газу, мотор ревёт, а ничего не получается. Я вылез из самолёта, подхожу, смотрю.
К счастью, вижу, идёт группа человек 10 солдат по обслуживанию аэродрома. Я их останавливаю и говорю: «Братья, славяне, выручайте! Все под крыло! По команде – приподнимайте!»
Кричу командиру: «Слушай! По моей команде «Раз-Два-Три» дави на газ!».
Общими усилиями на «Раз-Два-Три!» самолёт успешно выскочил из ямки. Вырулили на старт и оба самолета взлетели.
Летим, вижу, внизу идёт строем батальон пехоты ровными рядами. Наши пилоты тоже их увидели и поприветствовали. Снизились, прошли над ними, потом взмыли вверх и дали залп из пушек!
Часть II
Шёл 1944 год. 5-я Воздушная Армия. Наш 786-й авиаполк боевых машин, так называемых летающих танков Ил-2, стоял на территории Румынии, у самого берега реки Прут.
В апреле 1944 года в результате успешного наступления на Правобережной Украине войска 2-го Украинского фронта (командующий фронтом Р.Я. Малиновский) вышли на рубеж городов Яссы, Оргеев и перешли к обороне. Войска 3-го Украинского фронта (командующий фронтом Ф.И. Толбухин) вышли на реку Днестр и захватили на его западном берегу несколько плацдармов. Этим фронтам, а также Черноморскому флоту и Дунайской военной флотилии была поставлена задача провести Ясско-Кишиневскую стратегическую наступательную операцию с целью разгрома крупной группировки немецких и румынских войск, прикрывавшей балканское направление.
Раннее майское утро. Самолёты уже готовы к вылету на боевое задание, бомбы подвешены, пулемёты и пушки заряжены полным боекомплектом. Мы, механики, проверив работу моторов, ждём лётный состав. По прибытии экипажей, докладываем командиру самолёта о готовности к вылету. Я помогаю лётчику надеть парашют, сесть в кабину самолёта и запустить мотор. Сам ложусь на плоскость крыла самолёта и держусь за ствол пушки, в это время лётчик рулит на старт. Один за одним взлетают самолёты полка. Перед самым взлётом механик, слезая с крыла и заглянув под хвост самолёта, убеждается, что хвостовое колесо – так называемый «дутик» – застопорен (если не застопорен, то при взлёте, самолёт может развернуть в любую сторону). Я выхожу вперёд, чтобы лётчик меня увидел, и прикладываю руку к козырьку, тем самым показываю, что всё в порядке, можно взлетать. Самолёт взлетает.
Так было и в этот день. Самолёт я проводил. Полк в полном составе ушёл на боевое задание. Через два часа экипажи начали возвращаться с задания. Вернулись все, кроме моей «двадцатки». Я обошёл все экипажи. Спрашиваю, где Мещеряков, мой командир. Но, как говорится, никто не заметил потери экипажа. Тяжело и грустно стало на душе. Это самое тяжёлое время для меня и для всех, чей самолёт не возвращался. Но вот садится один самолёт и быстро сворачивает в сторону. Санитарная машина рвётся к самолёту и все бегут к нему. А у самолёта разбит козырёк (колпак) задней кабины стрелка, и всё в крови, стрелок ранен в голову. А про моего командира Мещерякова и его стрелка мы узнали позже, уже после взятия Румынии. В одном из подвалов, где держали пленных, на стене было начертано два парашюта и фамилии моего экипажа. Значит, они покинули подбитый самолёт и попали в плен. Они остались живы, но в полк больше не вернулись. О том, что они были освобождены из плена, я узнал уже – аж в 1980 году на встрече ветеранов полка в городе Подольске Московской области.
Некоторое время в полку было затишье в боевых вылетах. Назначили банно-хозяйственный день. На берегу реки Прут была организована помывка личного состава. Я и мой старший товарищ – Музыченко (старше меня на три года), переплыв речку, встали на отмели, а в это же время наш воздушный стрелок (фамилии, к сожалению, не помню) с того берега кричит нам: «Я плыву к вам!». Мы не знали, что он плохо плавает. Он доплыл до середины речки, и вдруг поплыл обратно. Мы не поняли в чём дело, и тут, не прося помощи, он стал тонуть. Мы кинулись к нему, но сильное течение его быстро относило от нас. Мы подняли тревогу и весь полк стал искать нашего товарища. Но всё было тщетно, тело мы так и не нашли. Так погиб, бесславно – не в бою, наш товарищ.
Пока я был без самолёта, в полку произошёл ещё один малоприятный случай. У командира полка, майора Валенюка, его молодой стрелок украл бритвенный прибор. Он был осуждён товарищеским судом и отправлен в штрафной батальон. Меня вызвал командир и дал задание вместе с нашим мотористом сопроводить виновного до места назначения. Мне было тогда 18 лет. С двумя автоматами ППШ мы отправились в дорогу. Инструктаж был строгий – чтобы не теряя бдительности, спали поочерёдно и доставили его без происшествий. Штрафная часть находилась на территории Бессарабии и передвигаться надо было на попутках. Когда мы уже достаточно далеко отъехали от полка, я увидел у стрелка раскаяние в глазах и провёл с ним душевную беседу, после чего в нарушение всех инструкций, данных нам, я напрямую сказал ему: «Витя! Ты, конечно, убежать сможешь от нас. Не такие уж мы строгие конвоиры, ты же нам всё-таки свой человек. Но, учти, что тебя снова поймают, и ты будешь осуждён ещё строже. Но с тобой пострадаем и мы. Если ты нам дашь слово не подводить нас, то будем ехать по-доброму, как товарищи». Он дал согласие: «Ребята, я вас не подведу».
До штрафной части мы добирались двое суток. Дважды ночевали в сёлах. И был у нас такой эпизод. Остановили мы попутную машину. Витя заскочил в кузов, а мы не успели, и машина быстро уехала. Мы растерялись и очень расстроились. Но тут подъехала вторая попутка, мы сели, едем. Смотрим, на дороге стоит наш Витя и ждёт нас. Не подвёл! Наше конвоирование благополучно закончилось. Сдав его местному командованию, мы отправились обратно. В г. Бельцы мы решили пополнить свои запасы и подкрепиться, и отправились на местный базар. Но там нас задержал военный патруль, и привели нас в комендатуру. Стали спрашивать, почему мы разгуливаем с автоматами по базару. Я показал наши документы. Но оказалось, что наши автоматы не записаны в наших красноармейских книжках. «Мы отберём у вас ваши автоматы» – сказал комендант. Я ответил: «Что ж, отбирайте, но дайте нам документ – на каком основании вы их забрали». «Ну, ладно, идите, – сказал комендант, – но больше с автоматами по базару не ходите». После этого мы уже спокойно вернулись в свой полк.
Через некоторое время я получил другую боевую машину и нового командира самолёта – лейтенанта Клочко, со стрелком сержантом Бережным. Начались новые бои – в Румынии. Полк стоял под городом Брашев. На задание должно было уйти звено из трёх экипажей: лётчики ст. л-т Щербак, ст. л-т Ступак и л-т Клочко. Вернулись с задания только Щербак и Ступак.
Машины, как решето – пробиты крылья, фюзеляж, но все живы. Из рассказов этих командиров – их встретил сильнейший зенитный огонь. Самолёт Клочко перевернулся от попадания снаряда зенитки и рухнул на землю. Это была уже вторая моя потеря. Острой болью она отозвалась в моём сердце...
В дальнейшем самолёты нашей части принимали участие во взятии столиц Бухарест, Будапешт и Вена. Под Будапештом наша часть стояла в пяти километрах от пригорода Буда. Экипажи делали по десять и более вылетов в день. Через наш аэродром советская артиллерия била по городу. В этих вылетах потерь не было. Но пробоин от огня вражеских зениток было много. И технический состав всё ночное время занимался ремонтом, чтобы машины к утру были готовы к вылету. Аэродромы по мере наступления наших войск менялись часто, благо, что нашим машинам не нужны были большие площадки, было бы поле поровнее – и аэродром готов. Лётный состав размещался в ближайших посёлках, а техсостав – под самолётами.
И вот в таких условиях наш полк прошёл через Румынию, через Венгрию – возле озера Балатон. У меня был уже третий самолёт и третий экипаж: лётчик ст. л-т Александров и воздушный стрелок сержант Патрин. Очередной вылет на задание. Самолёт из-за повреждения мотора при обстреле зенитками врага – идёт на вынужденную посадку на своей территории недалеко от города Кичкимет, где располагался штаб нашей авиадивизии. Командир и стрелок, забрав с собой парашюты, пришли в штаб и остались там ночевать. Ночью на город был налёт гитлеровской авиации и при бомбёжке лётчик Александров был ранен, а стрелок Патрин погиб. Его похоронили недалеко от нашей части у озера Балатон, под фанерной звездой.
В это же время нашему полку было присвоено звание гвардейского – и он стал называться 188-й гвардейский штурмовой авиационный Будапештский полк. Полк был награждён орденом Суворова и Александра Невского, и стал именоваться 188-й гвардейский штурмовой авиационный Будапештский орденов Суворова и Александра Невского полк и входил в состав 12-й гвардейской штурмовой Росславской авиадивизии орденов Боевого Красного Знамени, Богдана Хмельницкого дивизии.
После взятия Будапешта мы уже продвигались почти без потерь.
Скоро была взята Вена. Наша часть стояла в десяти километрах от Вены.
8 мая 1945 года я со своим товарищем ст. сержантом Цхаребовым патрулировали посёлок, где располагался наш лётный состав. Зайдя в дежурную комнату, мы услышали на улице невообразимую беспорядочную стрельбу, и подумали: «Что случилось? Неужели где-то немцы прорвались?» Мы выскочили во двор и увидели небо в паутине трассирующих пуль. Окна в домах все раскрыты, все что-то кричат – мы поняли, что это ПОБЕДА!!!
Выскочил наш начальник штаба майор Шпинчевский и тоже кричит: «Победа!», и тоже стреляет в воздух из пистолета ТТ. Рядом стоит часовой. Он на него: «Ты чего не стреляешь?»
«Товарищ майор! Я на посту!»
«Стреляй! ПО-БЕ-ДА!!!»
Мы идём в свою часть через аэродром. Ясное утро, солнце. Идём и стреляем из винтовок Мосина.
Выбегает девчушка-связистка и летит к нам с раскрытыми объятьями:
«Ребята! Какие вы счастливые! Вы дожили до Победы! Дайте, я тоже стрельну!»
Мы дали ей пострелять.
Радость была неописуемая!
В полку началась грандиозная пьянка!.. Всеобщее ликование!
Трудное, дорогой ценой добытое великое счастье ПОБЕДЫ!!!
В 1980 году я был приглашён на встречу ветеранов нашего полка в г. Подольск Московской области, где спустя много лет я снова встретил командира экипажа Александрова,
командира эскадрильи Долгих, лётчиков Ступак, Щербак, своего друга Цхаребова и многих, многих других однополчан.