* * *
…Ветер Господень, не тронь
мою тихую радость —
пыльное счастье: пятнадцать
на двадцать дворовых
малых квадратов, — в кружавчиках
бледных крылечек,
в лепете липы и трепете ласточек
юрких.
Милость Господня, согрей
поистертые души
влажных старух, чьи глаза
в бородавках и мухах,
плечики чьи — в штопанных шалях,
а ножки — в бахилах
(войлок дырявый с заплатами
из кожемита) —
что им осталось, помимо забора,
в чьи щели
небо сочится, трава наливается,
пчелы —
коль захотят принесут
наработанный за день
мед золотистый (как сладко
сучкам и занозам!),
что еще нужно, помимо листвы,
осенившей
пыльную радость, глупое счастье —
пятнадцать на двадцать
жизни, которую можно в котомке
перенести хоть в могилу —
Харон не заметит…