*Это довольно длинное произведение, но, мне кажется, несмотря на объём,
оно относится к жанру миниатюр. Спасибо тем, у кого хватило терпения.
Барт перекинул рукоятку коробки передач и слегка притопил педаль газа. Ему нравился сам процесс управления автомобилем. Нравилось чисто по-детски - выкручивать руль на поворотах, переключать передачи, ощущая ладонью полированный набалдашник, смотреть одновременно во все стороны, бросая взгляды из-под тёмных очков. Мишель считает, что у него агрессивная манера вождения. Что ж, может и так – он и правда старался влезть в любое пустое пространство на дороге, постоянно пытаясь угадать более «выгодный» ряд, перестраивался, прижимался. Это было естественно, и дело тут не в выгаданных нескольких минутах по дороге между домом и конторой; просто иначе на городских улицах было бы слишком скучно. Уж коль скоро ему приходится ежедневно тратить порядка сорока минут на эти пробки и светофоры, то почему бы не совместить полезное с бесполезным.
Дорога домой, естественным образом всегда более приятная, нежели поездка к месту службы, служила Барту своего рода временем для медитации, когда его сознание постепенно переключалось с рабочей обстановки на домашнюю. Все нерешённые вопросы оставались там – в конторе, впереди рельефно выступал вечер, вспоминались планы визитов или отложенных домашних дел, здесь же – в машине – было что-то вроде временного шлюза с остановившемся течением, как будто замкнутое пространство салона обладало неким времяизолирующим свойством. Поэтому на парковку перед домом Барт обычно въезжал в состоянии лёгкой прострации. Так было и сегодня. Поставив автомобиль на ручник и выключив двигатель, он продолжал некоторое сидеть не шевелясь, глядя в пространство двора перед собой. Просидев так с полминуты, он вдруг осознал, что пространство тоже глядит на него. Глядит через лобовое стекло тёмными вытянутыми зрачками кошачьих глаз. Сама обладательница глаз только что вспрыгнула на пыльный капот и теперь внимательно изучала Барта, рассматривая его в упор и совсем не по-кошачьи наклоняя голову вправо. Типичная дворовая кошка – тощее, полосатое создание с острой мордой и голодными глазами. Она ткнулась носом в стекло, а затем принялась скрести одной лапой, как будто пробуя поверхность – выдержит ли. Стекло не поддавалось, скользило, и на кошачьей морде появилось выражение сосредоточенно-недоумённое. Вообще весь её облик был несколько необычен; вместо естественной для уличных животных настороженности, готовности отпрыгнуть, уклониться, она демонстрировала полные спокойствие и безмятежность. Гостья внимательно изучала машину, заглядывала в салон, словно рассчитывала какую-то несложную житейскую комбинацию, вроде расстановки мебели. Когда в очередной раз она уселась и стала пристально смотреть Барту в лицо, тот вдруг ни с того ни с сего произнёс:
- А говорят, что кошки имеют девять жизней. Это правда?
- Правда,- ответил мягкий глубокий голос, неясно, мужской или женский.
Барт вздрогнул. Говорящие кошки – это, пожалуй, черезчур. Этого, возможно, даже не может быть. Совершенно определённо не может. Он сидел, уставившись на подозрительное животное, в нерешительности двигая челюстью, как будто не зная, закрыть рот или открыть. Не бывать-то их не бывает, но кто-то же сказал «правда». К тому же, даже если бы такое и было возможно, не мог же он расслышать кошку, находящуюся снаружи от наглухо закрытой машины!
Наверное, чтобы удостовериться, что с акустикой в машине всё в порядке, Барт принялся бубнить себе под нос что-то вроде: «Ла-ла-ла, я приехал домой, какая досада...». Кошка на лобовом стекле встала, неспешно выгнула спину и мягко спрыгнула на асфальт. Теперь он сообразил, что видел её раньше. Уже несколько дней, как она повадилась подкарауливать жильцов дома у входной двери и «проситься» внутрь. Делала она это с таким независимым видом, что до поры до времени все считали, что кто-то из соседей завёл кошку и выпускает её во двор погулять. Всем своим видом она показывала: «Вот сижу тут, жду – не пройдёт ли кто. Да мне, собственно, не к спеху», а когда входящий отворял дверь и пускал животное вперёд, она тут же проскальзывала вверх по лестнице и усаживалась всегда возле одной и той же двери. Однако сегодня утром на стене в холле появилось объявление домового комитета с просьбой потщательнее следить за закрыванием дверей и, в особенности, не пускать внутрь котов.
Барт сидел в каком-то странном оцепенении и вдруг услышал, как тот же голос сказал рядом:
- Да я это, я. Всё нормально. Тебе не послышалось и не померещилось. Ты спросил, я ответила; можно продолжать разговор.
Барт медленно повернул голову вправо – два круглых кошачьих глаза глядели на него в упор; на пассажирском месте сидела она.
Некоторое время оба молчали. Один – от растерянности, другая – из вежливости.
- Ладно, не переживай. Обычное переселение душ, - она внимательно посмотрела на Барта – дошло ли; тот вид имел обалдевший, но действительность, кажется, воспринимал адекватно.
- Мне просто не очень повезло. Обычно там лет триста-четыреста перерыв, и клиент уже ничего не помнит. Вот ты, к примеру, помнишь своё предыдущее воплощение?
- Ну... в общем, если считать, что оно действительно было, то нет, не помню.
- Вот-вот. А меня перевоплотили так, что я ещё не забыла, как жила в этом самом доме. На третьем этаже. Лет тридцать назад.
Барт нахмурился:
- Лет тридцать? На третьем? А ты часом не...
- Да нет. Я переехала потом в новостройки. Ты меня не помнишь. Ну, то есть, это я тебя не помню, - она вздохнула глубоко, совсем как человек, и продолжила, - вы, наверное, уже после меня въехали. Ты из какой квартиры?
- Двенадцатая.
- Ха! Ты будешь смеяться; и я оттуда.
Медленно приходившего в себя Барта такое совпадение не сильно взволновало. Перед ним сидело (если верить собственным глазам) живое подтверждение одной из концепций, настаивающих на том, что жизнь после смерти вовсе не прекращается. То, что это оказалась не адско-райская «западная» теория, в целом, даже обрадовало его. Открывались перспективы, появлялся стимул и где-то даже азарт. Следовало срочно расспросить пришелицу с «того света» о том, как вся эта хреновина устроена. Срочно, пока она не растаяла, не исчезла также неожиданно, как и появилась. Надо было сразу начинать с главного, но Барт, почему-то повторил свой первый вопрос:
- Скажи, это правда, что у кошек девять жизней?
- Я же сказала, правда. Если, конечно... – она замолчала и, как будто, задумалась.
- Что «если»?
- С кошками всё не так просто. Начать с того, что раз оказавшись кошкой, приходится проживать все девять жизней подряд. То есть, после смерти ты всё равно оказываешься кошкой. Досадная задержка, хоть и не очень длинная – всё-таки кошачья жизнь сильно короче человеческой. К тому же, все девять воплощений идут практически подряд. Думаю, лет в сто-сто пятьдесят можно уложиться. Я вот только начинаю. Если честно, то мне не особенно нравится.
- Слушай, - Барт перебил её, но тут же замялся, - я даже не знаю, как и о чём спрашивать. В целом... можешь рассказать, как это всё бывает – перевоплощение и всё это время между тем и этим? Ты же сказала, триста лет ждать приходится. И что все эти триста лет народ делает? И, главное, а дальше-то что? И поскольку раз каждому положено? Короче...
Она усмехнулась:
- Значит, хочешь знать.
Усмешка получилась такая зловещая, что он невольно вздрогнул.
- Все хотят. Каждый надеется на продолжение банкета. Что потом, говоришь? На счёт потом я не очень в курсе. А количество раз сугубо индивидуально; это ты, думаю, и сам догадываешься, - она задумчиво посмотрела в окно и вдруг продолжила невпопад, - это хорошо, что я тебя здесь нашла. Знаешь, как противно – целый день по помойкам? Никак привыкнуть не могу. А тут у вас хотя бы не гонят. Мне учительница ваша с первого этажа еду выносит в пластиковой мисочке. И воду.
Она снова вздохнула.
- Хочешь, я тебя к себе жить возьму? – на самом деле Барт не был уверен, что его предложение искреннее.
- Не-а, не хочу. Я же кошка всё-таки. В принципе, мне и на улице неплохо. Район здесь тихий, собак бродячих нет. А вот знаешь, чего бы я действительно хотела? – жёлтые кошачьи глаза поймали его взгляд, - проехаться в машине. Понимаешь? Не на пассажирском сидении, а как ты сейчас – за рулём.
Голос её сделался тихим, но в тоже время наполнил собой всё пространство салона. Наполнил физически, так что воздух стал вязким. Барт смотрел в круглые жёлтые глаза с чёрным вертикальным зрачком, и ему казалось, что они увеличиваются в размере, вращаются или вращают всё вокруг себя. Словно в тумане (а может быть, в собственной голове) Барт продолжал слышать слова:
- Повернуть ключ зажигания, вырулить из этих проулков на проспект, услышать, как нервно тикает указатель поворота; а там – прочь из города, вдавить, наконец, педаль газа и нестись, ни о чём не думая. Как это делаешь ты. Представь: ты можешь это сделать в любой момент, а я выпрыгну из твоей машины обратно на стоянку и пойду шарить по помойкам в поисках еды или попрошайничать на лестницах. Может быть, это и справедливо, но больно уж тоскливо.
Барт чувствовал, что совсем не дышит. Оцепенение охватило его, парализуя не только мышцы, но и мысли, а взгляд по-прежнему был прикован к двум огромным вращающимся жёлтым кругам. Он проваливался в них, летел, раскинув руки, и это было даже приятно.
Внезапно она засмеялась. Засмеялась глубоким грудным, но совершенно обыкновенным смехом. Наваждение пропало. Исчез туман в голове, воздух обрёл свою обычную консистенцию. Барта отпустило, и он наконец вздохнул. Затем выдохнул.
- Всё нормально. Дыши носом, - она смотрела на него чуть насмешливо, - всё ещё хочешь задать вопросы?
- Да нет, пожалуй, - он с опаской покосился на неё.
- Это правильно. Всему своё время, а ты и так уже знаешь больше положенного. Не обижайся; и не бойся. Вообще-то, ты можешь идти.
Это была неплохая мысль. Барт потянулся, толкнул лапой дверь и выскочил на улицу. Она проводила его задумчивым взглядом, пристегнула ремень безопасности, поправила зеркала и, включив заднюю передачу стала выруливать с парковки.