Бой прошел скоротечной кровавой грозою,
На душе, как всегда – пустота и тоска,
Теплым солнечным утром песчаной косою
Из кубанского войска вели казака.
Кровь на лбу, подбородке, исподней рубахе,
Густо падали капли на мокрый песок,
Где ж рубака лихой, что, поймав на замахе,
Оглушил, саданув рукояткой в висок?
Не гадай на цветке, не заглядывай в сонник,
Что другой с трехлинейкой идет за спиной,
Был бы он, ну хотя бы, буденовский конник,
Мы бы с ним погутарили мовой одной.
Просушиться повесь конский порванный потник,
Гимнастерку смени - вон на шее чирьи,
Дал бы в зубы, как есть, наш с Георгием сотник,
И стоял бы под шашкой до третьей зари.
На стропилах веревки – считай шибенИцы, –
Им не нужен в плену бесполезный едок,
Вскрикнет старая мать в переулке станицы,
Что сумует поди уж четвертый годок.
Вы не слишком красны, мы не очень – то бЕлы,
Так же чувствуем боль, о погибших скорбя,
Но на кой тебе наши паи и наделы,
Если нету святыни в душе у тебя!
Вся Россия зашлась в этом дьявольском танце,
Пахнут порохом травы, дороги в огне,
Убиваем своих, позабыв о германце,
Что душил нас недавно в кровавой войне.
Недосуг рассуждать, чья же правда страшнее,
Кто и сколько служивого люду сгубил,
Саблей, пулей, снарядом, веревкой на шее
Увеличив число безымянных могил…
Он лежал на охапках душистого сена,
Цепким взглядом ощупывал старый сарай,
Жить осталось недолго - вечерняя смена
Быстро выпишет пропуск в заоблачный край.
На стене на удачу прибита подкова,
И припомнил казак в ожидании конца,
Как во время недавнего боя лихого
Зарубил подлетевшего сбоку юнца,
Паренек завалился на конскую спину,
А затем на траву, чтобы больше не встать,
Был он точно ровесником старшему сыну,
Те же русые кудри, казацкая стать…
Отдыхает земля от пшеницы и проса,
Да степенно несет свои воды река.
После рвущего душу ночного допроса
Расстреляли на зорьке в яру казака…