История народа принадлежит поэту
А.Пушкин
Пушкинскому гению повезло родиться и развиваться в героическую для России эпоху:
патриотический подъем 1812 года, возвращение Александра I с победою в 1815 году, встреча с Чаадаевым в 1816 году, с которым он делился «вольнолюбивыми мечтами» и вёл «пророческие споры» - все это предопределило раннее созревание Пушкина как политического деятеля. До 1820 года взгляды поэта были достаточно умеренными:
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством свободы просвещенной
Взойдет ли наконец прекрасная заря?
За идеей освобождения крестьян следует идея конституционной монархии:
Склонитесь первые главой
Под сень надежную Закона,
И станут вечной стражей трона
Народов вольность и покой.
Но уже в «Исторических записках» 1821 года Пушкин говорит о влиянии европейском и азиатском невежестве послепетровского времени и о неспособности наследников к «новому вдохновению» строительства государства.
Говоря о царствовании Екатерины II, поэт намеренно заменяет одно слово в библейской фразе:
«Много было званых, и много избранных» - любовников, наместников, любимцев, которые уничтожали благородный дух дворянства, расхищали казну. В «записках» Пушкин противопоставляет добрые начинания государыни конечному их результату:
«Екатерина уничтожила название рабства, а раздарила около миллиона государственных крестьян и закрепостила вольную Малороссию; ...уничтожила пытку - а тайная канцелярия процветала... любила просвещение, а Новикова, Радищева, Княжнина... преследовала, гнала духовенство и монашество, чем вызвала равнодушие к отечественной религии, насмешки».
Пушкин откровенно высказывает сожаление об этом, «ибо греческое вероисповедание... дает нам особенный национальный характер... мы обязаны монахам нашей историею, следственно и просвещением».
О дальнейшем изменении политических взглядов поэта можно судить по известному стихотворению 1823 года:
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя -
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды...
Паситесь мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
Упования на революцию лопнули, именно это вызывает такую ярость поэта, прежде беспристрастного.
В Одессе Пушкин сближается с консервативно-религиозным писателем Стурдзой и, попав в Михайловскую ссылку за атеистические увлечения «единственным умным афеем», он, видимо, другого умного атеиста не встретил в своей жизни, и сердце его уже влеклось к счастью православного мировоззрения. В Михайловском уединении 1824-1826 годов, несмотря на житейские трудности, Пушкин создаст великую драму «Борис Годунов», приходя к убеждению, что «монархия есть в народном сознании фундамент русской политической жизни».
А в сохранившихся отрывках из десятой главы «Евгения Онегина» Пушкин дает уничтожающую характеристику декабристов: «Всё это были разговоры, и не входила глубоко в сердца мятежные наука. Всё это было только скука, безделье молодых умов, забавы взрослых шалунов».
Особое место в этой теме занимают отношения Пушкина и Николая I. Достаточно широко этот вопрос раскрывается в книге В.Непомнящего «Поэзия и судьба». Здесь же необходимо сказать, что 8 сентября 1826 года Пушкин был привезён прямо из Михайловского на секретную аудиенцию с царём, где поэт открыто сказал царю, что, если бы был в Петербурге, он не мог бы отречься от своих друзей, и принял бы участие в восстании. Николай I даровал поэту свободу... под полицейским надзором Бенкендорфа... и единственного цензора - царя.
По поручению Николая Пушкин написал записку «О народном воспитании», где высказывался о пользе иностранных университетов, которые отличаются «нравственностью и умеренностью». Особое значение Пушкин придает изучению русской истории, высоко оценивает труд Карамзина, называя его «подвигом честного человека». Причем, вторая часть высказывания будто бы написана в наше время и для нас: «Россия слишком мало известна русским. Изучение России... должно занять умы молодых дворян, готовящихся служить отечеству верою и правдою, имея целию искренно и усердно соединяться с правительством в великом подвиге улучшения государственных постановлений, а не препятствовать ему, безумно упорствуя в тайном недоброжелательстве».
О! Если бы способны были мы внять мудрому учению великого национального гения!
Пушкин же получил за это от Бенкендорфа выговор об излишнем увлечении «безнравственным и беспокойным» просвещением; а затем и за «Андрея Шенье», написанное до декабрьского восстания, и за «Гавриилиаду» - шуточную поэму, от которой сам поэт потом отрекался.
К концу жизни Пушкин разглядел в царе «много от прапорщика и немножко от Петра Великого». Поэт приходит в отчаяние не только от невозможности снять ненавистный ему камер-юнкерский мундир и уйти в отставку для творческого уединения в деревне, но более всего от политической обстановки в России: «Черт догадал меня родиться в России с душой и талантом». Но широко известно и другое высказывание поэта: «Ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, ни иметь другой истории, чем история наших предков, как её послал нам Бог» (письмо к Чаадаеву 1836 г.)
Пушкин хорошо понимал, что нельзя применять политику Запада к России, т. к. история их различна. Бесспорна мысль Пушкина о демократии: «С изумлением увидел я демократию в её отвратительном цинизме, в её жестоких предрассудках, в её нестерпимом тиранстве. Всё благородное, бескорыстное, всё возвышающее душу человеческую- подавлено неумолимым эгоизмом и страстью к довольству; большинство, нагло притесняющее общество...» - пишет Пушкин, ссылаясь на книгу Токевиля «О демократии в Америке». Наконец, всем известно пушкинское слово об уважении к истории:
«Дикость, подлость и невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим», - приобретает особую актуальность в наше время. Но менее известно продолжение этой цитаты: «Конечно, есть достоинство выше знатности рода - именно достоинство личное... Имена Минина и Ломоносова вдвоем перевесят все наши старинные родословные. Но неужто потомству их смешно было бы гордиться их именами?»
Достоинство личное - вот что более всего необходимо нашей современности. Гордость именами Георгия Жукова, Юрия Гагарина, Георгия Свиридова, Галины Улановой, Виктора Петровича Поляничко, русского святого мальчика Жени Родионова, не предавшего православной веры под гнусными пытками чеченских палачей - гордость многими и многими личностями XX века - просто необходима будущим поколениям России.
А.С.Пушкин не только с ужасом думал о крестьянских бунтах - «не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный», но думал он и о непрерывности культурного и политического развития в мирных условиях: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества» («Мысли на дороге»).
Это высказывание почему-то не любят цитировать наши доморощенные демократы. Более того, пытаясь принизить значение А.С.Пушкина как политического мыслителя, нам навязывают мнение, что ни в одной стране мира политики не стали бы брать во внимание мысль поэта, чтобы подкрепить ею политическое убеждение. Пугают бунтом, а сами создают полицейское государство; вместо улучшения нравов устраивают насильственные политические потрясения, действительно страшные для всего человечества, о которых так пророчески предупреждал поэт устами своего героя Гринёва в «Капитанской дочке».
Истинная свобода для поэта заключается в духовной независимости творческой личности и частной жизни:
Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или, мешать царям с друг другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.
Все это, видите ль, слова, слова, слова.
Что же дорого поэту?
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа -
Не все ли нам равно? Бог с ними.
Никому Отчета не давать,
себе лишь самому служить и угождать;
для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, им помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественной природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья
Трепеща радостно в восторгах умиленья. -
Вот счастье! вот права...
(«Из Пиндемонти» 1836)
«Без политической свободы жить очень можно; без семейственной неприкосновенности невозможно. Каторга не в пример лучше», - писал Пушкин, переживший на собственном опыте опеку государственной власти, позволявшей себе даже вскрывать письма поэта к жене. Поэтому он и повторил в письме к Наталье Николаевне слова М.В.Ломоносова: «Я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного».
Вот из этого уважения к самому себе и состоит независимость духовной жизни, «наука первая: чтить самого себя». У человека возникает требование прочного правопорядка, т.е. законности. В «Мыслях на дороге» это сформулировано четко: «Несостоятельность закона столь же вредит правительству (власти), как несостоятельность денежного обязательства». Твердыней общественной жизни, по мысли Пушкина, является наследственное дворянство, но «аристократией прав» и «рабством народа» кончается, погибает дворянство. «Где нет независимых сословий, там господствует равенство и развращающий деспотизм».
Русский философ С.Франк в статье о политических воззрениях Пушкина пишет: «В основе своей воззрение Пушкина имеет пророческое значение: с момента появления у нас «разночинцев» - представителей полуобразованных и необразованных классов - началось понижение уровня русской культуры. С крушением русской монархии... рухнула свобода и культура России». Не Россию надо пробуждать, а вот этих «разночинцев», необразованных и развращенных деспотов всех веков. Уже в раннем вольнолюбивом творчестве Пушкин старается пробудить «чувства добрые» в царе Александре I. Монарх не внял поэту, более того, цензура запретила печатание «Вольности», а затем и второй части «Деревни». А властитель цинично заявил, что будет продолжать начатое (насаждать Чугуевские военные поселения). Так же цинично современная власть твердит о продолжении начатых «реформ» и мифического рыночного курса, хотя бы и пришлось для этого уморить голодом и холодом многие народы.
В 19 лет Пушкин написал «Отчизны внемлем призыванье». Внемлем ли мы Отчизны призыванье? Какими явились мы через 200 лет к памяти Пушкина? К памятнику, к Пушкину, наклонившему голову к нам - к «племени незнакомому»? На юбилейном вечере памяти великого русского скульптора Опекушина возник разговор о современном понимании памятника Пушкину. Поэт Анатолий Парпара увидел Пушкина «в наклоне гордой головы». Академик Валерий Балабанов считает, что современное окружение - Макдональд, Самсунг, иностранная реклама - убивает значение памятника, и Пушкин глядит с укоризной, со стыдом за нас. Ему возразил известный писатель Владимир Крупин, сказав, что демократическая нервность не может убить такую святыню, как Пушкин.
Мне кажется, все сказанное справедливо и пробуждает нашу совесть, но я бы повторила известное, что Пушкин наше всё - и внемлет нашему всему, и уповает на нас, надеется, прислушивается и ждет «минуты вольности святой». Об ожидании святой вольности он писал другу своему Чаадаеву. В другом послании «К Н.Я.Плюсковой» Пушкин, говоря:
Я не рожден царей забавить
Стыдливой Музою моей,
с гордостью заключает:
Любовь и тайная Свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
Александр I «даровал» полякам в 1818 году конституцию. Возмущение русского народа возросло, когда стало известно, что царь замыслил включить в Польшу некоторые части России.
Пушкин откликнулся на всё это стихотворением «Сказки» («Ура! В Россию скачет кочующий деспот»), где царь-отец обещает:
И людям я права людей
По царской милости моей
Отдам из доброй воли.
Доверчивое дитя - православный народ в радости восклицает:
Неужто, в самом деле? Неужто, не шутя?
А мать ему: Бай-бай! Закрой ты глазки;
Пора уснуть уж наконец,
Послушавши, как царь-отец
Рассказывает сказки.
А вот что пишет первый поэт нашей современности Юрий Кузнецов уже не на сон, а на пробуждение России:
Нет в речи твоей склада-ладушка,
Начальнички пудрят мозги.
Проснулась ты, родина-матушка!
Да встала ты с левой ноги.
И всё-таки русские мальчики
Вцепились в твой рваный подол.
И вышли в зенит перехватчики,
Где реет двуглавый орел
Русские мальчики явились к Пушкину через 200 лет и не хотят переменить своё Отечество, свою веру; им нужна такая Родина, какую послал нам Бог