Вечер сегодня выдался пасмурно-грустный, чем и вызвано мое безделье. «Из ничегонеделанья» чем только не займешься, тем более, когда «наши руки не для скуки, для любви сердца». Но говорить ноне мы будем о любви Савика, который Шмуклер, но я ласково зову его мистер Пуклер, что более соответствует его сущности моего самого верного врага в должности строгого критика. Итак, по его настоятельной просьбе или, вернее сказать, заказу (ибо услуга оплачена баллами) я делаю разбор полета его раскладушки под названием «Вечер Розалинды».
Времени мало до скучных объятий. Мысли про магазин
Непродуктовый. Осень ревнует к перечню мягких зим.
Листья Риболлы ещё зелены. Солнце играет с лозой.
Наполовину затмило фасад тенью зловещей, косой.
Как вы, я полагаю, уже поняли, речь идет не о поэзии, а о прозе, поскольку рифмы редкие и не меткие, и расположены настолько далеко друг от друга, что не создают фигуры круга, окольцованности, а скорее напоминают спринтерские дистанции. От станции до станции расстояние велико. И считать такую форму выражение мысли поэзией нелегко. Вот, с кем поведешься, как говорится… И мне, употребляющей рифму через три-четыре звука, читать такое – сущая скука. Но тем и хороша наука, что позволяет нам удовлетворять свое любопытство за чужой счет. Итак, отбросим сетования на количество и длину строк и обсудим их качество. Надо смыслом озадачиться. Автор пытается занять себя чем-то перед тем, как придет Розалинда и станет его скучно обнимать или он ее, как «изгиб гитары желтой». И в этом ожидании мысли скучающего обращены в сторону непродуктового магазина. Возможно, его интересует резина зимняя, раз не нужна вишня. Но как бы чего не вышло. Отбросим эту мысль в корзину ловким броском баскетболиста из поднебесья и вернемся в лоно мыслей пиита. Тайны покупки остались за семью печатями. Будем ждать концовки, быть может, как ружье в спектакле, это выстрелит в конце. Рассеянность автора переводит наш мыслительный аппарат в другое русло. Теперь мы пытаемся понять, что это за перечень у мягких зим, отчего надо думать про непродуктовый магазин. Если бы зимы были жесткие, мы б сообразили, что речь идет о покупке шубы для Розалинды и потому объятия из режима скучных могли перейти в режим горячих. Но зимы мягкие и меха Розу-Линду не очень-то интересуют, и ее поклонник не знает, чем ее раздухарить. Далее интриган пытается отвлечь свое и наше внимание зеленью Риболлы от зелени денежных купюр. И намекает на флирт солнца с лозой, хотя, как правило, этим занимается ветер, а солнце непреклонно в своем желании быть пофигистом и светить для всех одинаково. И тут, как из маминой из спальни кривоногий и кривой» возникает зловещая и косая тень невесть от чего и для чего налегающая на фасад, вызывая при этом страхи и неприязнь у автора ожидания Розалинды. И чтобы избежать неприятных последствий страха, Сав переводит внимание во внутрь помещения, из которого только что велось наблюдение за каким-то фасадом. А нам еще про магазин помнить надо, как в математике, три пишем, два на ум пошло, как бы ни было это и пошло.
Гостиная красного дерева, радио в точках шашля.
Марио Ланца, забытый концерт, бьёт семь часов на башне.
Вечер густой, как черничный джем, ждать очень сладко, до жути.
Капнет сомнение с влажного лба тяжким шариком ртути.
К чему нас знакомят с интерьером, догадаться сложно. Быть может, это все-таки рано или поздно приведет нас в тот самый магазин, но пока мы осматриваемся: на что это намекает «гений». Судя по червячкам, оскорбительно именуемым «шашля» вместо шашель, мы можем понять, что ему есть на что пенять. Но обострять его хронические недуги, которые так невыносимы для подруги, мы не станем, побережем мозоль. Зачем Марио бьет концертом на башне, мы тоже затрудняемся ответить. Скорее он сообщает музыкой о том, что час пробил, и Роза-Линда вот-вот войдет. А Савик ждет, смакуя вечер чернично-жуткий до сладости или сладкий до жути. А нам бы поскорей убраться из этой мути. Но уплачено, надо отрабатывать. Благо, выход близко. А тут еще, как на грех, ртуть со лба мученика сладкой жути от перегрева стала капать. А над больными грех смеяться. Прости меня, Савик. Всем моим врагам пришлось очень нелегко. Твой случай самый щадящий. У прочих было ранение в голову. Вдохните глубже или лучше вообще не дышите, мы скоро выплывем.
Полная грудь колышется в такт, c ней- аромат дыхания.
Белая шея в бархатной ленте.«-В решеньи тверда ли я?»
Эритроциты прикушенных губ, месть-вековечный магнит
Аллейные плиты, пилястры, карниз, Бьянко Сардо гранит.
Тут видимо, была рекламная пауза, и мы пропустили самое интересное, либо Сав погрузился в медитацию. Но дальнейшее описание очень напоминает так называемую мечту оккупанта – пышногрудую даму из Амстердама. Грудь ее колышется в такт, судя по всему, концерту Ланца. С ней колышется и аромат дыхания, что вполне возможно, если учесть амплитуду колебаний той груди. Далее автор сосредоточил свое внимание на ошейнике, о чем и нам поведал. И более того, он уже духом вошел в тело дамы и вещает оттуда, а может он уже себя видит в роли дамы. Тут без бутылки не разберешься, или наоборот, автор писал это в большом подпитии. А нам теперь разгребай этот бред белой горячки. Но его, к сожалению автора, я оставлю без комментариев, увековечив в первозданном виде. Тем более, что уже и рифмы редкие выдохлись, оправдываясь неадекватом Пука.
Замковый камень арки окна, прелесть- Цейсова оптика
Целятся в сердце вместе с трубой, ждущей давно истопника.
Пальца нажатие. Радость курка тает начинкой конфетной.
Ты не прошепчешь “Povero!”, нет. Только: “Perfetto, perfetto!”
И все это безобразие белки вместе с трубой целится в сердце бедной девушки в теле парня, околевающего на холоде в ожидании истопника. Но тут кто-то зачем-то нажимает на палец страдальца. И как выясняется, для того, чтобы этим пальцем нажать на курок. И радость курка лишает радости сурка и он просыпается. К кому обращены последние строчки Марио, остается большим секретом. Хотя при этом мы можем предположить, что он мечтал о магазине Итальянской мебели и представлял себя в роли дона Педро. А в целом и общем должна признаться, что подобные глупости настолько отталкивают людей от поэзии, что их неприязнь к божественному слогу становится все более объяснимой. Я бы тоже прошла такого поэта мимо неуловимо.