Баьье лето кончалось, и мы с Омаром Ибрагимовичем сидели в любимом нами харабате, попивая хоросанское красное. Ничто не предвещало ничего. Хайам разлил остатки из третьего кувшина, выпил, смакуя, и вдруг т а к поглядел на меня, что холодок пробежал по спине от затылка до кончика давно отвалившегося хвоста. Не отрывая невидящих немигающих глаз, он проговорил:
Эй, гончар! И доколе ты будешь, злодей,
Издеваься над глиной, над прахом людей?
Ты, я вижу, ладонь самого Фаридуна
Хочешь в дело пустить? Ты безумец, ей-ей!
У меня немного отлегло от сердца: это мы уже проходили. И я стал отвечать гению нарочито спокойным негромким голосом:
Спокойным было гончара лицо –
Пустил он в дело Фаридуново яйцо.
Мять глину – это ремесло его.
Дело есть дело. Только и всего…
Взглял мудреца приобрёл некую осмысленность, и хриплым голосом Хайам сказал:
- Ты так думаешь? Дело всего лишь? Интересно...
И ловко ухватил рукой за талию пробегавшую мимо Лейлу.