***

Вячеслав Тюрин 2
КАЛЕНДЫ НОЯБРЯ

Календы ноября! ненастные календы.
Шуршат о чем-то зря надрывы киноленты.
Автобусы с утра качают незнакомца.
Всплывет из-за бугра вангоговское солнце.
«Порядок и закон» выкрикивает зомби,
плюется в мегафон, торчит на горизонте.
Размазано везде, куда ни тычет зренье  -
как будто кто в беде  -  сквозное настроенье.

В подвал, где подают от Вакха анекдоты!
Накуренный уют и вспененные соты.
Достоинство бродяг, имеющих изжогу
житейских передряг, крепчает понемногу.

Снаружи листодер еще гнет ветлы долу,
а здесь уж разговор, уже тоска по дому.

Клеенчаты цветы на фартуках у женщин,
чьи помыслы чисты, но кругозор уменьшен.

Ноябрьская хмарь оглядывает окна.
Налей еще, корчмарь! Ты тоже одинок, но
зато невозмутим, что многорукий будда.
Сквозь узловатый дым виднеются, как будто
набросок от души, расплывчатые лица,
фиксатые мужи, чья цель  -  опохмелиться.

Погоде наплевать на содержанье сводки.
Скрипучая кровать, разбросанные шмотки,
бумага на столе, в углу  -  паучья пряжа.
Слегка навеселе идет ночная стража.

Как резвые чтецы своих произведений,
куда бегут часы, не знает даже гений.
И вынужден сновать туда-сюда челночник.
И мысль обосновать не может полуночник
о том, как далека другая половина.
О чувствах двойника, чья суть неуловима.

Разносчики дождя, меха с холодной хлябью
над площадью вождя, чью кличку помнит бабью
веселая страна,  -  висят, как дирижабли.
Смеркается. Луна блестит подобно сабле
над сетью фонарей. И путник угловато
замедлил у дверей, прославленных когда-то
способностью служить поющим бастионам
сердец, готовых жить по собственным законам.

И вот уже легли на клавиши те пальцы,
что некогда могли сыграть для постояльца
дешевых номеров  -  особенно под вечер,
когда закат багров и небеса как глетчер  -
рэгтайм из рваных роз, забывчивых и нежных.
Расти, ночной рогоз, дождись весны, подснежник!

Так, с песней на устах, герой повествованья
отряхивает прах истлевшего преданья.

Днем облака плывут, и всадники на фризах
по-своему живут, а ночью  -  только призрак.
Мозаика бойниц остекленевшей груды
бетона, да возниц тугие перегуды.

Грохочут поезда на дальнем перегоне.
Я буду, как всегда, трястись в общем вагоне;
за тамбурной слюдой метаться, точно в клетке
испорченный средой пацан на малолетке,
покуда не возник из душного содома
лукавый проводник сказать, что вот и дома.

Шатается молва в бессонных переходах
вокзала, чуть жива. Неутомимый «кодак»
таращится на вещь из путаницы мозга,
как будто в этом весь смысл жизни, вся загвоздка.

О, вне календаря вы справлены по-царски,
календы ноября в ненастном Красноярске!