Маленький мой Будда, крепкий Гаутама,
что тебе оставить, окромя словес?
Чуткую игру с Небом Мандельштама,
русское наследие, синью наотрез?
Ты светился жизнью, ты смотрел мне в душу,
был ли я в то время верен, равен, трезв?
Ты мне нужен кровно, веще, позарез,
моря так желают: люди, веры, суша.
Воду разрезая, набирал пригоршни
сладких соков мысли из твоих желез.
Так молчать болтливо мы могли и дольше,
только в том разрезе я уж не жилец.
Тянет за собою толпы капурала,
я безотносительно ставлю знаки вслух.
Мерная тектоника тянет покрывало
с видимого в недрах от семи до двух.
Факелы и смолы, разговоры в рощах,
перечислим снова изначальный пульс.
Я вернусь окольно, высплюсь и проснусь,
а Луна растает – может ли быть проще!?!
Серебром медовым тянется погода,
мелко моросящей, тесной кисеёй;
а пока: тревога, Вечность год от года,
обнимушки с глупой, но живой Землей.
Голоса пустыни в тростниковый месяц
наливают песни, и вся карма в них.
Где начало мысли, как мы ей оделись
и молчали думой, от сих пор, до сих.
Ты прочтешь когда-то строки, и не важно,
что они иными и в ином пребудут.
Мы же из Нирваны выплыли вальяжно,
крепкий Гаутама, маленький мой Будда.
5 октября 2012