Я снимаю цветные широкоформатные сны
на основе короткометражного бреда весны,
духоты захолустного лета, тщеты новоселья,
да попыток избегнуть расплаты за все косяки,
совершенные мною скорее на почве тоски,
чем в припадке веселья.
Дурно пахнущий завтрак, огрызок карандаша,
совмещенный санузел, раздвоенная душа,
довоенная музыка, Чарли в пингвиньих обутках.
Черновик, разрастаясь - как форма безумья - извел
листопадную гору бумаги. Читающий квел,
зато дик в прибаутках.
Хотя скоро квартплата, чей астрономический срок
истекает к субботе. Поэтому стая сорок
тарахтит без умолку
про такую любовь, при которой полезна морковь.
Если целиться в глаз, попадешь обязательно в бровь.
Опусти же двустволку.
Постигай обстановку. Присматривайся. Поплотней
Познакомься с соседями. В этом театре теней
попадаются люди.
Без бутылки не сразу поймешь, отчего голова
лицедействует, требуя слова, качает права,
подается на блюде.
Черновик на столе, словно совесть в разрезе. Успеть
бы закончить его, прежде, чем эту песенку спеть.
Прежде, нежели сгинуть
я достигну во сне состояния кайфа. Мой сон
остается глубоким . Я в нем до небес вознесен.
Надо руки раскинуть
и парить орловзоро на гребне воздушной волны,
потому что внизу города по закону войны
превращаются в щебень.
И шипит ядовитая влага на стогнах столиц,
испаряясь и снова беспомощно падая ниц.
Опускается гребень.
Небоскребы руин, словно сваи разрушенных дамб,
образуют, торча в облаках, театральный эстамп.
Передернув затворы,
красномордые контрас кончают в овраге врага.
Каждый счастлив, что смог ухватить: кто быка за рога,
кто копыта конторы.