Моё алуштинское

Анна Попова 7
1.
Из вагонно-сонного равнодушия,
духоты и одури, поутру –
выползаешь в светлую, не удушливую,
по-июльски радостную жару.
Ты сегодня прибыл. А может, пробыл
сутки в невесомости. Но – вокзал.
С толпами вливаешься в Симферополь,
глухо игнорируя зазывал.
И катя багаж за собой неловко,
прижимая сумочку к животу,
двигаешь к троллейбусной остановке,
гвоздиком вбиваешься в суету. 

Вот и всё – дорога. Сидеть, разглядывать
дальних гор извилистые хребты.
Скоро будет уши слегка закладывать
от чужой, пугающей высоты...
Солнце растечётся по панораме,
ближний план – то домики, то лозу –
выхватит. А дальше, между горами,
будто в чаше, тихо плеснёт лазурь.
Около Алушты вдали мелькнёт она –
за окном, от солнца – сквозь грязь – рябым...
Переходом в небо – едва намётанным,
вон, по голубому – и голубым...

2.
Семь утра – это рай... А не просто садистская блажь –
по будильнику! в отпуске! встать – и без всяких загвоздок!
Это в бодрой прохладце шагать по дороге на пляж.
Это хвойный, морской, изумительной прелести воздух...

И косые лучи. И пока ещё нежно-тенист
городок... Здесь отлоги то круче, то глаже,
просто улочки, будто ручьи, устремляются вниз
и стекают к подножью, вливаясь в прибрежные пляжи...

Пляж пустынен и тих, и места возле моря ничьи.
Непривычная галька – никак не сниму босоножки.
Бодро скачут вокруг потерявшие страх воробьи.
Раздобревшие чайки находят вчерашние крошки.

Солнце – спелая дыня – у моря висит... и вот так
задаётся настрой – непременно весёлый и свежий.
Поглядела направо... к лазури припал Аю-Даг
крутолобой башкой – вспоминаю – и правда, медвежьей...

Семь утра – это штиль. Это гладь, золотоё шитьё.   
И, что важно, загар без краснот на плечах и на бёдрах.
Это море – без ора и мата. Родное, моё...      
Без плывущих бутылок, бычков и конфетных обёрток...

3.
...и резвились прытко
мальки, и вода в лицо –   
солона, и зачем-то вспомнилось:
золотую рыбку
не надо, поскольку всё, 
абсолютно – уже исполнилось... 

и светилась рябь, 
как волшебная рыбкина чешуя,
и жемчужинки-блики дорожкой скучились, 
уложились в ряд,
море, милое, как же я,
как же мы друг по другу соскучились...

4.
А в десять-одиннадцать – право, хоть стой, хоть падай...
Ни метра свободного. Визг и плач детворы. 
Усталые мамы. Усталые злые папы,
дурные от пива тёплого и жары.

И тупо, и вяло, как будто в полугипнозе,
накрывшем берег бредовым сном наяву.
Уже продавцы громогласно и шустро носят
вино, кукурузу, булки и пахлаву,

и водная гладь грязна уже и бугриста,
и катер гонит волну голубой кормой,
и в полном сборе проснувшиеся туристы,
и потому, однозначно, пора домой...

5.
Рынок пахнет резко и одуряюще
(кто не знал – почуял бы за квартал).
Захожу на первый рядок, на краешек,
глупо трачу жиденький капитал...

Ладно, уж к себе-то побуду доброй
и добавлю к списку обычных трат
розовые, сладкие помидоры
и лиловый, матовый виноград.

После моря... да, аппетит звериный.
Мне уютно в рыночной кутерьме.
Живо привыкаю к не нашим гривнам,
но рубли подсчитываю в уме.

Впрочем, экономить на юге тщетно,
зная: ты на отдыхе, ты воскрес...   
Вон гора арбузов... отрежут четверть.
Сахарная мякоть, горит разрез...

6.
Разве дома эдак себе позволишь:
деньги и работа – порочный круг.
Мне нужны три вещи – ну да, всего лишь...
Тишина, во-первых, и ноутбук

во-вторых (пристроила на коленях,
на бумажках чиркать мне не с руки),
и ещё муската – для вдохновенья,
(ведь приходит! – логике вопреки...)

Дом родной – болезнь. А стихи – лекарство.
Строфочку и стопочку... повторить!
Я и в Крым сбежала не развлекаться,
а хотя б немножечко потворить... 

Мне курортных флиртов никак не нужно.
Книги, одиночество, свой уют.
И на мне написано «только дружба».
Мужики читают. Не пристают. 

7.
Деревянные поделки, бусы, кольца и ракушки,
бесконечный ряд широких, одинаковых лотков.
Как-то не до сувениров (мне б чего-нибудь покушать),
но любуешься спокойно, независтливо-легко...   

Там купальники и шлёпки, раскупаемые бойко,
там идёт почти что оптом безотказный амулет...
Я в отпаде от того, что нынче пишут на футболках, 
но купила бы на память, будь мне двадцать с чем-то лет...

Правда, мне слегка за тридцать, чёрный юмор притупился,
в молодежном лексиконе я уже ни в зуб ногой.
И смотрю я на девчонок с тихим, грустным любопытством:
дело вовсе не в одежде. Просто взгляд у них другой...

Ночи южные, густые, глухо падают на город,
накрывают как лавиной, будто всё обречено...   
И выходят к людям звёзды, златоносная когорта,
и о чём-то шепчет море, жутковато и черно... 

Свет неоновой рекламы мне глаза немного режет,
но на фоне чёрной бездны – он приятен и знаком...
Разноцветные кафешки облепили побережье,
тянет жареной картошкой, и вином, и шашлыком...

Я вхожу: веранда, лампы, нарисованные башни,
антураж весьма приятен, да и цены по плечу.   
И улыбчивый парнишка в белой глаженой рубашке
тихо ставит мне на столик бледно-желтую свечу.   

8.
...и не то чтобы я поклонница
ритуалов... да что в них есть? –
то ль желание успокоиться,
то ль из прошлого чья-то весть...

вот монетка. ну, на дорогу ли,
за свиданье – не всё ль равно... 
просверкнула боками, дрогнула
и, как рыбка, ушла на дно.

вот и всё... и себя не жаль ещё,
только зависть, признаться, ест
к тем счастливым, неуезжающим,
позабывшим про свой отъезд...
 
море бьётся о гальку, пенится,
провожает меня домой,
но о доме – ещё успеется... 
о работе – смешно самой,

я дурная, неутомимая,
долгу верная наизнос... 
льётся, шепчется: море, милое.
ну, до встречи. и вновь – до слёз...