Есть у меня привычка анализировать свои действия… после самих действий. Искать первопричину их, ибо точно знаю, не шевелится листик на древе «просто так». ВСЁ на свете имеет свои первопричины, порой – подсознательные помыслы…
Такое поведение ( анализировать – после) свойственно немудрым людям, ибо мудрецы всё обдумывают ДО действий или высказываний…
Но, что есть, то есть…
Тем более, что, анализ «после» ТОЖЕ дает свои положительные эффекты. Появляется возможность сожалеть о содеянном, сказанном, извиниться, и, в конце концов, не повторять ошибочное поведение…
Почему же мне так дорого мне мое "старое кресло" и почему я посмела написать о нем миниатюру?
Сначала думала, что моя любовь к креслам пришла из детства, когда у нас в доме не было ни то что кресел, но и стульев: одни самодельные табуретки…
Но эта версия не удовлетворила и не успокоила меня, ибо в детстве много чего у нас не было, например, стиральной машинки. Но когда передо мной стоял выбор, что купить(?) стиральную машинку или приставку для спутниковой антенны, я даже не задумалась, а решение приняла в пользу приставки…
Или, можно было поменять старые шторы на окнах или установить интернет, тоже, не моргнув глазом, выбрала «связь с миром».
При этом отдавала себе отчет, что женщина-хозяйка так бы не поступила, но тут же, оправдала себя: я прежде человек(!), только потом - женщина-хозяйка…
Значит, причина любви к креслу… в другом…
Может быть, мне, подсознательно, нравится профессия, которая подразумевает… сидение на кресле? Тоже исключается. Я всегда мечтала стать журналисткой. До сих пор не могу спокойно, без внутреннего трепета видеться с представителями этой профессии…
В чем же дело? Почему кресло стало тем единственным местом для меня, где я… свободна…
Вопрос оставался для меня открытым… пока…
Совершенно случайно, включив телевизор, и выбрав канал «культура», я остолбенела…
Показывали до сих пор,(после войны-то!), сохранившийся дом-музей абхазского поэта-прозаика Дмитрия Гулиа…
Нахлынули воспоминания…
Точно не помню, в пятом или шестом классе, наша классная руководительница решила вывести нас, деревенских ребят, в город, и показать музеи республики.
Мы с нетерпением ждали этого события не так из-за музеев, как за возможность выбраться в город, на побережье, покататься на катере, лакомиться мороженым…
Всех этих прелестей городской жизни, мы, деревенские ребятишки, были лишены, не так из-за финансовых невозможностей, как из-за нехватки времени наших родителей «выводить нас в люди»…
И вот, в одном из музеев,(сейчас я вспомнила, что это был дом-музей абхазского поэта-прозаика Д.Гулиа) со мной случилось вот что…
Мы с экскурсоводом обходили двор и комнаты дома-музея…
Утварь и мебель были обычными, почти деревенскими. Только несколько красивых комодов напомнили мне городскую жизнь,(в деревенских домах, комодов с ящиками, я не видела).
И вдруг, в одной из комнат я увидела… кресло, обитое красным велюром…
Прежде, чем обходить музеи, нас и учитель, и экскурсовод предупреждали, чтобы мы ни к чему не притрагивались, просто смотрели, спрашивали, если появятся вопросы, и шли дальше…
Но… это кресло заманило меня так, что дух захватил! Я ни на что другое смотреть не могла и экскурсовода не слушала…
В мозгу застряли её слова: «К поэту все его гениальные мысли приходили, когда он сидел на этом кресле. Он их записывал тут же, не поднимаясь с кресла, всегда при себе держа карандаш с блокнотом…
Это его любимое кресло, куда никто из членов его семьи не садился…»
Я ничего не могла с собой поделать. Порыв сесть в кресло был сильнее моего воспитания и внутренних этических норм и запретов. Я понимала, стоит мне присесть на кресло, и опозорюсь перед классом, получу замечание от учительницы, услышу ехидные хихиканья одноклассников, а дома… о, что сделают со мной дома, и думать было страшно… поэтому…
Я «быстро подвернула ногу» и плюхнулась на красное велюровое кресло…
Все замешкались: что, да почему?
- Ну и неуклюжая ты девочка! - все-таки не удержалась классная руководительница, - здесь, на ровном полу! Даже половиц нет, чтобы запутаться о них… Покажи, покажи, что там с ногой!
Я держала свою ступню и плакала… Со стыда, но и от… радости…
Сумела, сумела-таки ощутить одно из оглушительных, озаренных вдохновением мгновений, что и… сам ПОЭТ!
В тот миг я поняла: для вдохновения - умиротворение нужно. Для умиротворения – уединение, для уединения – свобода, для свободы – кресло…
…И вот, оператор водит свою телекамеру по дому-музею Д.Гулия. Я, затаив дыхание, "иду" вместе с ним по комнатам…
Вот она, ТА комната. Я вся сжалась, как пружинка. Мне показалось, что сейчас оператор покажет не только красное кресло, но и меня, маленькую, щупленькую девчонку, симулирующую боль в ноге, и на самом деле плачущую, сама не зная, почему…
За кадром голос, теперь мужской: «Сейчас мы увидим знаменитое кресло писателя, где, по его же словам, он вдохновлялся. Говорят, что на это кресло когда-то посмела сесть некая деревенская школьница, симулируя вывих ноги. Говорят еще, что та школьница стала писателем. Кто знает, может, действительно кресло помогло? Не простое, ведь, вдохновляющее…»... и легкий смешок оператора...
И... на экране во всей велюровой красе появляется «наше с поэтом» кресло, (ужас!), с большим глиняным кувшином на сиденье!
Я остолбенела! ЗАЧЕМ! Что за нелепая картина – кувшин на кресле? Кто это придумал?
Потом меня осенило: СПЕЦИАЛЬНО! Чтобы НИКТО больше не садился!
Наверное, находились и другие, которые порывались садиться… за гениальными мыслями…
Ну и пусть бы… жалко, что ли?
И я заплакала. Опять. Спустя сорок лет! теперь уже...перед телевизором… за тридевять земель... от музейного кресла...
На этот раз… от недоброжелательности людской…
(Предвижу недоумение читателя: если КАЖДЫЙ норовит присесть на музейный экспонат, ЧТО из этого экспоната останется?
Отвечаю: в том-то и дело – НЕ каждый...
Из тех тридцати двух школьников, только одну посетило это наваждение, напоминающее знаменитое «быть или не быть…»