Любимая, как холодно любить...
Побег ветвей сравним с побегом пленных.
Ограда парка в листьях облетевших
мешает дереву идти и говорить.
А я пойду –
произрастать и петь.
Мне вышло говорить за человеков,
за всех немых, убогих и плачевных,
кого не мучит слова сладкий бред.
Всегда один, как осень вдоль оград,
я словно бы герой какой-то старой книги.
Мне лучший брат – московский листопад,
и сёстры – нищенки, торговщицы, бомжихи.
Непросто жить в эпоху перемен,
тем более, когда страна такая
беспутная. Но нет иной взамен.
Немного жаль, что оба, дорогая,
мы стали, как деревья к ноябрю,
обветренными душами грубее.
Любовь моя, как я тебя люблю,
особенно когда тебя жалею.
Немного есть на свете близких душ,
способных нас понять и приголубить.
Куда ни спрячемся – вокруг твой вечный муж,
кругом чужие и завистливые люди.
Я тыщу лет по этим городам,
как вечный жид, скитался за тобою.
Хотя б теперь передохнуть мне дай,
не говори, что я тебя не стою.
Не говори, что это лёгкий бред,
что нам, поэтам, - лишь бы страсти мо'рок.
Я так всегда скучаю по тебе,
как будто ты
мой маленький ребёнок.
Чем это имя за' душу берёт?
Так много, Господи, иных имён на свете.
О, если бы не знать всё наперёд –
жить, как вода, роль водевиля, ветер...
В силках страстей я так смешно похож
на карбонария, большевика, смутьяна.
Каких же чувств ещё к себе ты ждёшь,
зачем
ты называешься Татьяна?
Зовись иначе как-нибудь, о ком
не так душа болеть и плакать будет –
хотя бы как-нибудь Фамарь,
чтоб я , Амнон,
презрел тебя, побыв с тобою в блуде;
какой-то редкой птицей, красоты
которой, может быть, никто не понимает…
Жизнь – как бы школа верховой езды:
больнее падаешь – быстрее обучает.
Рассыпанный, как бусины, галоп
случайной лошади послышится по парку.
Особенный какой-то холодок.
В такие вечера иметь собаку
и тёплое жилище хорошо.
В минуты бесконечного покою
погладить пса усталою рукою,
не ожидая , чтобы кто пришёл.
Кого здесь ждут, той это всё-равно.
Он хитрее жалобы осенней.
Не для гостей тут налито вино,
не для бесед расставлены сиденья.
Пристанища какие б ни нашла,
знай, что с бедою есть куда податься,
что для тебя пустует здесь душа
и больше не пускает постояльцев.
Любовь моя, как я тебя люблю!
Особенно, когда невыносимо
постылую постель свою стелю,
где место для тебя опять пустынно…
Какая осень виснет с эстакад!
Швейцар у бара бдителен, как Аргус.
Чужой слюной захватан мой стакан
и по плечам струятся жизнь и август.
Какая жизнь! – веками без тепла.
Какой абсурд любить в пространство, в воздух,
в пустую яму звёздного котла,
где даже свет ненастоящий звёздный –
запаздывает на пути к Земле:
звезда умрёт, а свет ещё мерцает.
Как человек – уйдёт навек, а след
не сразу пропадает - тает, тает…
Что ж ты, душа, и после стольких ран
кривляешься в стишках, как ученица?
Постой, Татьяна, пусть ещё продлится
секрет матрёшки, карточный обман –
пусть позже, позже выстрелит хлопок
вслед за тобой впотьмах калитки сада…
Вернись - как к ветке сорванный листок:
срок нарушать законы листопада.
Как я люблю тебя, моя любовь,
особенно, когда не понимаю!
Подай хоть знак, хоть жестом, как немая,
жить помани, не выбирая слов,
на нежность натыкаясь, как на нож.
Дымятся речки в пастбищных долинах
и кажется, что непреодолимо
расположилась между нами ночь,
воруя сны у дремлющих людей,
что спят, как скот, стоймя в вокзальных холлах…
Как бесконечно буднично
над ней
вместо тебя обнять всемирный холод,
где только осень виснет с эстакад,
где ты со мной, как обморок, случилась.
Какая неотвязная тоска
ко мне шалавой пьяной прицепилась!
Нет сил противоречить октябрю,
что всё проходит, вечность повторяя,
любовь моя,
что я тебя теряю,
особенно когда тебя люблю;
что я зазря с глухими говорю,
в сплошной пустыне голос надрываю…
Любовь моя, как я тебя люблю!
Особенно, когда тебя теряю