…Умерла Александра Тихоновна, старая деревенская учительница словесности. Когда-то давно она приехала сюда по распределению, вышла замуж и осталась.
Мы в этой деревне много лет снимали на лето дом. Такая, казалось, тихая заводь, речка, лес сосновый с грибами по осени, сколько было маслят…
Мы у нее покупали молоко. Помню эти ее трогательные попытки разговаривать со мной, «городской», по-городскому, а интонации уже были деревенские, руки с плохо подстриженными ногтями, платье застиранное, тапочки домашние…некрасивая очень…
Позвонили и мне, я приехала. Бедность, почему-то запах сосны, холодно, двери хлопают то и дело… странная смесь вещей «эстетики минувшего столетья» и современных, гора венков, множество незнакомых молодых людей,теперь студентов... бедный гроб в «зале», белое остроносое и какое-то значительное и почти красивое лицо… читалки читают, незнакомые заплаканные женщины готовят на кухне…
Подошли сын и дочь, оба крупные, с хорошими русскими чистыми лицами, заплакали, обрадовались, позвали своих детей, задают вопросы, отвечают, а в лицах – отстраненность, знаешь, когда ни секунды не забываешь… Боже, что говорить…
Лариса, дочь, работает в школе, конечно - русский язык, получила президентский грант -200 тыс., сын - владелец небольшой компании по установке оптико-волоконной связи, интеллигентные, сдержанные и внимательные даже в горе оба… давно хотели родителей забрать к себе, те не поехали, не хотели мешать… дом разграбят опять же… «папа ведь не поедет и теперь…».
Дядя Гриша пришел, кормил кур зачем-то, весь маленький, небритый, лицо скривилось, заплакал… рассказывал потом. Как она умирала у него на руках…
Ближе к 12-ти стали приходить деревенские. Первыми пришли три сестры Боговы – совершенно спившиеся девушки, с одутловатыми одинаковыми темными лицами, принаряженные в какие-то допотопные брючные костюмы, и их мать – с таким же лицом, только старым. Богом в деревне звали здорового красивого мужика, который нарожал 10 детей когда-то, бедность была невероятная… помню, мы вещи им привозили детские… Бог помер, девок раздали замуж в соседние деревни, да как-то не заладилась у всех жизнь, все вернулись, «волочатся» по деревне, не работают. Поминки для них – возможность выпить и поесть. Пришло несколько не уехавших из деревни ее учеников, спившихся тоже, обросших, грязных…
Читалки – три опрятные старушки… одна из них, баба Даша, обрадовалась, как родной, расспросила про всю мою жизнь, рассказала вдруг про всю свою, что была 14-й в семье, остальные – братья, что четверо братьев погибли в войну, что-то про четырех овец, которых дали ей в приданое, а деверь потом продал и белый полушубок себе купил, до сих пор на чердаке висит, что она ночь проплакала, и муж поехал в Ярославскую область, зарабатывать лес на хату, привез пульман лесу, как строили эту хату, как умер с надрыва сначала муж, потом с водки сын, что ходит она теперь читать по хорошим людям…. И вдруг говорит - а почитай за меня, устала я, там - по-русски… И стала я читать…И это лицо в гробу, и свечи, и тихий шепот старух у меня за спиной, и я – в белом платочке… такая же, как они, плоть от плоти…ощущение родства… перед Богом…вечностью, куда уходит вот это маленькое тело, накрытое чем-то белым, …ты расскажи там моим, когда встретишь…
- «Хорошо читаешь, помру, приедь, по мне почитай, приедь обязательно»…
- «Приеду, не беспокойся»…Господи, где еще возможны такие диалоги…
Пришел батюшка… все сошлись в «зал», раздали свечи, … «со святыми упокой»… дядя Гриша стоял близко со своим кривящимся все время, так похожим на моего отца лицом, вытирая его уже мокрым грязным платком…
Вынесли..., страшно закричала и тут же умолкла дочь…
Вот эту дорогу на кладбище помню… такая осенняя красота кругом, день ясный, прохладный с синим-синим небом и золотыми березами… Дядю Гришу почти несли под руки, куртка задралась… Церковь…отпевание.
Я люблю эту церковь, когда мы жили там летами, отец Андрей ее только обустраивал, … помню эти трогательные домотканые половики, иконы, собранные со всей округи – так все по-домашнему, по-русски…
Мы крестили там сына, когда он приехал в отпуск после Чечни, был почему-то тогда вечер, осенний, ветреный… помню, как гудело там вверху и сыпались какие-то камешки, голуби, видно, а, может еще что…
Все кончилось... утихло… только удары земли о гроб. И такая красота вокруг – синь, зелень и золото…
Возвращались вечером. Машина вышла на трассу уже в темноте, все молчали, и я всё вспоминала «Родину» Лермонтова… и все не могла вспомнить начало… только – «дрожащие огни печальных деревень»…
Надо бы ездить теперь к дяде Грише, 40 километров всего-то … Всего –то…