Вере Платоновой,
настоящей петербурженке,
посвящается
В краю болот, где топь и мошкара,
Где переменность стала постоянной,
Рукою властной сшиты острова
Причудливым лоскутным одеялом.
Мужчины здесь онегинской поры:
Любой горяч, порывист и неистов.
А женщины — изящны и мудры.
Не Ларины, так жены декабристов.
И понимаешь, что молва не врет,
Когда какой-то клерк в каком-то сити
Споткнувшись, кошку кошкой назовет...
«Любезный, вы из Питера, простите?..»
На Невском, сквозь «Бон жур!», «Хелло!», «Шалом!»
Скрипач при галстуке поддакнет растаманке,
Что город ангелов отнюдь не за «бугром»,
А здесь на Балтике: на Невке, на Фонтанке.
Тосклив поребрика некрашеный бетон,
В парадной вновь почтовый ящик сорван,
Но в булочной вам продадут батон
С такой сердечностью, что подступает к горлу.
И если вам осточертеет вдруг
В холодном мире зависти и фальши,
Бросайте все. Езжайте в Петербург!
Он теплый. Он живой. Он — настоящий!