Прозаическая преамбула:
САНТО:
Сегодня ночью уезжаю.
Знчт так. Писать каждое утро сводку здоровья.
И стихи.
Насчет связи не знаю, просто не знаю, может, и будет возможность.
Ладно, пойду собираться. И стишок в голове крутится.
Кстати, на стихире одна Натэлла отметила мою Болдинскую осень.
Родителям Вашим, Любушка, здоровья, пусть берегут себя.
Зима надвигается, не простужаться, осторожней быть.
Рад, что Вы их повидали.
ЛЕС:
Сегодня ночью?... Значит, нашим днём...
Совсем скоро.
Писать, конечно, буду. Как тогда, когда вы ездили в Канкун и Париж.
Тоже ведь поначалу не очень рассчитывала на ответы. Тем радостнее их получать.
Вообще "безответно" писать, конечно, труднее – диалог естественнее и непроизвольнее, чем монологи. Ну, впрочем, не привыкать, когда есть опыт – и ведения дневников, и писания заведомо неотправляемых писем. Тем более что эти будут отправляемыми. Не будет темы под рукой – буду просто свои стишки вам писать, которых вы у меня не читали. Хотя – что значит не будет темы? Всегда есть о чем поговорить.
У вас Болдинская осень – это точно. Не только много, но и хорошо.
Чего, увы, не могу сказать о себе – у меня Болдинская осень была в позапрошлом году и в какой-то степени в прошлом, а нынче полузастой. Не то чтобы вообще ничего, но возмутительно мало. Не очень огорчаюсь, знаю, что просто период такой – бескрылая фаза. Пройдёт.
САНТО:
Стихов старых не слать, только новые.
Пройдет фаза, я сам ее стряхну с Вас. Про любовь пишите, про надежды, про грусть, про жизнь, что чувствуете – не давите в себе, у вас бурлит душа, так и пишите, вы сами скрываете то, что имеете. Вы для себя, не для стихиры начните – будто никто не прочтет, просто шлюзы откройте.
Себе доверьтесь. И пойдет. У Вас энергия есть и чувство. Просто Вы скрываете, кролик мой скрытный :)))
Вы напишите открыто, откровенно, и если хорошо сложится, я Вам придумаю, как замаскировать личное и сохранить стиш.
Просто начните. Вот я буду в самолете, а Вы пишите, ну, придумаем потом, как скрыться.
Вот Вам задания:
5 образов на луну
5 – на осень
5 – на небо – метафоры давайте!
5 – на море, у Вас же море!
А то я уже изъюзал Ваше коромысло!
Но это мое – потому что имею право: коромысло – оно народное, как корыто!
Я же его по-своему препарирую.
Теперь собственно переписка А4:
ЛЕС:
Монолог 1.
Вы, помнится, писать просили… Да! Напишу – неужто нет? Сейчас затею в вашем стиле:
Иду. Отнюдь не Пикадилли. Щербат асфальт и парапет, стрижами мчат автомобили, взметаются лоскутья пыли и марлево фильтруют свет. Но что мне «Лондон щепетильный», и лоск ухоженных дорог? Подумаешь! Там жуткий смог. Не то что мой лоскутик пыльный: взлетел, пореял – и опал.
Мне видно море. Валит вал, взрыхляем заступом норд-оста. Отсюда не оценишь роста волны, взмывающей до скал – оборки, завитушки просто… Что мне? – не я держу штурвал. Как это Пушкин рифмовал? «Прощай, свободная стихия…»
Я не прощаюсь – этот вид давно привычен и обжит. Но тьму рифмованной трухи я читала про морской пейзаж – ну да, красоты в раж и блажь нас повергают в самом деле. Для стихоплётов, рифмачей блаженство – в поисках ключей от тайны слов – лежать в постели, ероша мыслей ералаш... Вот вы метафору хотели?
Точней, не менее пяти мне было велено найти…
Ну вот вам: заступ и оборки. Сейчас пегаса разгоню в галоп – и вид морской сравню с рельефом суши: долы, горки…
А вот ещё! – Картинка быта: бурлит Нептуново корыто. Бригада прачек-нереид бельё владыке кипятит. Вскипают горы мыльной пены, переливаясь за края…
Ну, как метафора моя? Как впечатления от сцены?
А может быть (пришло на ум), весь этот многозвучный шум, присущий мощным водным глыбам, весь этот неумолчный гам, звучанье экзерсисов, гамм – огромный инструмент, орган, играющий судам и рыбам?
А может статься – верь, не верь, – что это грозный дикий зверь, шерсть у него сегодня дыбом…
Так значит, мерою таланта объявлен образ… Может быть. Как славно, проявляя прыть, воображать, мудрить, творить! И всё же, всё же, друг мой Санто… Всё так: поставленная цель, прилежный поиск варианта – и вот конструкция, модель!
Но в ней – натужность произвола… Ну что ж, полезно: это – школа. Неплохо дать себе приказ: ищи, душа, работай, глаз! Но скучно, коль дана наводка… Люблю, когда ворвется в стих случайно озаривший штрих, интуитивная находка! Вот что пьянит, бросает в дрожь! А троп надуманный похож на украшенье вроде банта или на вычурную брошь…
А Пушкин… как же Пушкин, Санто?
Как совершенства он достиг в словах бесхитростно-простых? Течёт, то сладостен, то горек, его живой, летучий стих без сложных образов лихих, без изощренных метафорик…
Так в чем поэзии секрет? Что в ней за таинство? – На это нет у меня, увы, ответа. И кто поэт, кто не поэт – скорей, чутьем определяю, а не анализом заслуг…
Я отвлеклась. С чего, мой друг, я начала? Ах да. Гуляю. Иду вдоль пыльного шоссе, гляжу на встрёпанное море, и, соглашаясь с вами, споря, леплю в подобие эссе обрывки мыслей и огрызки, тревожусь, думаю про вас и выполняю ваш наказ, пока от нашей переписки свободен яндекс-почтальон. Любуюсь, выбравшись на склон, как посейдоновый бульон вовсю кипит в огромной миске…
Монолог 2.
Писать и в неизвестность посылать? Ну что ж, могу. Мне это не в новинку.
…Мурлычет кошка, выгибая спинку: ну приголубь, прижми к себе, погладь. Зачем ей это нужно, для чего? Приятны прикасанья-прижиманья – а может, просто в ласке и вниманье нуждается живое существо?.. Залезла на колени и легла. Ну как уйдёшь от этих глаз умильных? Сильнее жажды радостей тактильных – желание душевного тепла.
Вот я пишу вам – разве не затем? Иллюзия душевного касанья – эпистол ежедневное писанье: без перечня событий и без тем… Про то да сё… Что пульс частит в часах, что день уже приблизился к исходу, и тучка – ложка дёгтя в бочке мёду – темнеет в золотистых небесах… Вот-вот луна вползёт в моё окно, похожая на тазик донкихотов. (Задание своё не отработав, хватаю вашу выдумку – смешно!)
А я сама-то – с чем сравню луну? Она, мой дорогой экзаменатор, напоминает мне иллюминатор, в который видно странную страну… А вот! – образчик мудрости готов, благодаря моей мурчащей кошке: луна подобна плошке для кормёжки ночных лохматых облачных котов… Крадется туча призрачным котом к сметане лунной, выгибая спинку…
Ну, вот – нарисовала вам картинку.
Да, впрочем, хватит… Разве дело в том, каких метафор, образов каких я наберу в эпистолу-лукошко, блуждая грибником по небу?
…Кошка блаженно спит. Я ей бока чешу – такая вот нехитрая услуга – и, вроде ямщика или ашуга, акына, менестреля – всё пишу, пишу, пишу послание для друга, запутанные мысли ворошу. Вытягиваю нитку из клубка тревог и недомолвок… и не сразу, но всё-таки вывязываю фразу… одну, другую – за строкой строка. И полотно моих плетёных строк письмом-стихом – не медленно, не скоро – ложится на окошко монитора. А свет луны – котёнком на порог.
Вы говорите – скрытничаю? Нет. Таков мой стиль – надрыва и надсада я не хочу. Кому услышать надо смятение моё, мой полубред, растерянность, отчаянье, тоску, мучительность моих воспоминаний – услышат и без крика и стенаний. К чему тащить исподнее в строку?
Остановлюсь. Писать бы до утра могла – но это блажь моя, капризы…
Луна глядит с улыбкой Моны Лизы в мое окно, насмешливо-мудра…
Монолог 3.
Просто письма – оттого и в строчку. Не поэмы, не игра на лире. Оттого одеты в оболочку модного формата А4. Говорят, удобно, как в калитку, заходить, мол, в этакие вирши.
В бисер букв продергиваю нитку, усмехаясь: iнше, хоч i гiрше*. Письмена похожи на доклады или переписку деловую… Ну и пусть. Для собственной услады я про что попало повествую: про удачи; реже – огорченья (слава богу, мелочи – не беды)... Всё-таки иллюзия общенья. Всё-таки подобие беседы. Диалог сменился монологом – не дуэт, а соло без ответа.
По каким вы движетесь дорогам? Знать бы хоть – в какой вы части света. Вьется нитка – бисерная низка, тянется в неведомые дали. Где конечный пункт ее? – неблизко. А точнее адрес мне не дали. Небо реет черно-звездным флагом, герб-луна – символика Вселенной. Осень наступает, шаг за шагом, мельтешит погодой переменной. Скоро холода, по всем приметам. Ящеркой сквозняк ползет за ворот.
Что мне адрес – разве дело в этом? Я и раньше знала только город. Что мне пункт с его названьем вкупе? Знать бы только, всё ли там в порядке…
Белый Заяц мелет что-то в ступе (как у вас? – восточные колядки?) Нет, толчёт… И, кажется, бессмертье. А вот Парки – нить, как я, тянули…
Как Марина, с требованьем: верьте! – я пишу… А в доме все уснули, светят звёзд серебряные слитки, точно многоточия в рассказе…
Я держусь за хвостик строчки-нитки – проводок односторонней связи.
___________________
*Украинская пословица: хоч гiрше, да iнше - хоть хуже, зато иначе.
САНТО:
Эпистолярное
Читаю ленту вашего письма, по шлейфу грусти тянется тесьма, приклеенная белым флизелином моей волны. Плыву гардемарином, скорее к неизвестности, туда, где в берег бьется черная вода, за строчкой строчка… Ваши стали шире – прижился мой форматик а 4 :)
Иной покрой: менял я силуэт, чтоб легкой рифме не ломать хребет.
Как там стихира – строчат новый спам? – Не уловить моим больным глазам.
Полярной ночью в кровь разбил ботинки – кусаются колючие щетинки – стерня под Ахиллесовой пятой. Давно не красил холст – пейзаж… картинки… но не сверстать во тьме версты с верстой.
Зашорено брожу в бессонных снах. Метафоры? Да, ну их, друг мой, нах! – Давно они грибницами нарыты: меняемся – стрекозы на корыто! В корыте Посейдоновский оффшор – налог с воды.
– Я к Богу… но закрыто… Выходит, что не все еще прошел. Вот схема: знай, сверчушка, свой шесток! Но я не Пушкин – в смысле, что не вечен. Ему хватало славной русской речи и без метафор наваять стишок. Он ямб любил – от ритма до размера. А я – размах гекзаметров Гомера.
И он был слеп, не видел ни шиша, что, впрочем, безразлично для стиша.
Стих светит сам – в пути туманно-мглистом! Вот Шлиман докопался до нутра, слетели с Трои древние ветра – геологов труды, геодезистов…
Но что нам Троя? – пепел от костра.
Кто нам Елена? – крестница, сестра?
Мы Василису-то едва воспели: на лошадь, да в избу – гаси пожар! На плечи ей взвалили наш цяжар, похлеще всей ахейской цитадели.
А надо бы сказать – хоть под конец:
– О, женщина, творения венец! – прости! Тебе не сделал лучшей доли – похорони, поплачь – все в божьей воле.
Читаю в голос ваши письмена, меняю пароходы как перчатки. В моих словах поправьте опечатки, тут вечно с пунктуацией война.
Что о себе? – Шутя скажу – расстрою: тьму не развеял, и не взял барьер, вот потому пишу фигню про Трою, хотя мне близок до смерти Гомер, о нем бы я и дольше говорил, он жив, как тот мудрец Мафусаил.
В Европе осень, падок желтый лист. О том, о сём… летят слова поземкой, и тянется строкой от вас тесемка, сюда ко мне, но я не столь речист. Иду вперед, уже по самой кромке…
Жаль, шутка не клюёт на дурнячка, хотя б апчхи с понюшки табачка.
Хотел на юмор заточить перо – не вышло Буратины из Пьеро.
Ну, чтобы Вас не сделать Несмеяной, скажу, что Буратино фшопу пьяный.
Я б ярче начеканил небылиц, когда бы не был королем больниц, врачом, читающим диагноз нудный. Я был бы сам обманываться рад! Мой Пушкин – обмануть меня не трудно,
а нереально в перечне утрат.
Ну, что сказать хорошей мысли ради? – как все-таки Онегин нас достал… слабею тихой сапой, как тот дядя – но дядю, впрочем, я давно послал. Ищу… найти хочу противоядий.
Где дамба – удержать девятый вал? – Не сдвинулся пока еще ни пяди.
Стоп! Лишнего с разбегу намарал. Закончить надо на веселой ноте – все, в общем, very well, ну… Вы поймете.
ЛЕС:
Сижу, пишу четвертый монолог – довольно вяло варит котелок, порабощенный болью головною. И вдруг – посланье! Санто, вот и вы! И сразу боль ушла из головы, всё хорошо, и я уже не ною. Всё хорошо… да только не весьма. Увы, печалью тянет от письма – не нарочитой, как бы между делом. Не холст, а так, отдельные мазки… И всё же явны горечи тиски, хоть вы и завершили «вери-велом». Улыбки, шутки, смайлики – ну да, всё как всегда – почти что как всегда… но я не поддаюсь самообману. Опять печаль… казалось бы – доколь?... Но не хочу на раны сыпать соль – и требовать подробности не стану. Давайте говорить о пустяках – о том-о сём, о письмах, о стихах, о том, что слово «лишь» не в вашем вкусе…
А можно в эмпиреях не парить, а о земных вещах поговорить: допустим, о здоровье – весе, пульсе.
Ну что ж, давайте спустимся с небес. Всё хорошо: нормальный пульс и вес, вот-вот похожа стану на молодку, поскольку под контролем каждый грамм, и мокрым полотенцем по утрам я всласть себя луплю по подбородку. Вчера подруга нанесла визит: меняй одёжку – эта, мол, висит, эх, мне бы похудеть хотя бы малость! Я, говорит, тебя не узнаю: мол, Санто изменил всю суть твою: ты ж никогда собой не занималась! Да, отвечаю, глупая была. Конечно, поздновато начала, но что поделать – бете лейт зэн нева*. Да ты сама всё знаешь про меня: как было раньше? – служба, беготня… Зато теперь живу как королева. Ну да, почти… Не мчусь во весь опор, пишу стишата, пялюсь в монитор, сама себя (враги бы были рады), по морде бью, активна и резва – и унтер-офицерская вдова в сторонке нервно курит от досады.
О чем ещё беседу поведём? У нас тепло сменяется дождем: бесповоротно лето укатило, хотя никто его не торопил… По Пушкину: октябрь уж наступил («ужей» я только Пушкину простила).
Любую тему стоит зацепить – без Пушкина и шагу не ступить: в какие ни ударимся дебаты – нам не уйти от «нашего всего» – какое-то, ей-богу колдовство: как будто реют в воздухе цитаты. Он, верно, удивился бы: на кой сегодня пишут длинною строкой? И впрямь – ничто не вечно в этом мире… Гомер, вы говорите… Только я б хотела вам заметить: всё же ямб гекзаметром не стал от А4. Возможно, мне наскучит – но пока мне нравится широкая строка, мичуринский гибрид стихов и прозы. Я тоже этой прихотью грешу – не ради моды: просто я пишу вам письма – не поэзы, не стихозы.
То медленно, ползком, а то бегом пишу… а размышляю о другом: о том, как мы от собственного шага зависим, совершая поворот, и как судьба порою от щедрот, но невпопад распределяет блага.
Ночь наползла, космата и черна, и на дисплее моего окна картинка монохромная зависла. Сижу, кропаю что-то… как в бреду. Хватило бы и фразы: я вас жду. А в остальном – не так уж много смысла.
_____________
*Better late than never (англ.) – лучше поздно, чем никогда.
САНТО:
Болдинское
Вы стали на поток моей волны – и монологи гоните, как воду! Как будто бы ключом заведены.
Но истине сказать хочу в угоду, дабы сменить дождливую погоду: Mon cher ami, идут у нас дела! – В письме – не монолог, как Вы назвали…
Я к Вам писал, и Вы мне отвечали, а это – не с собою ла-ла-ла…
Прервался безответ на полпути, другая композиция в картине: быть в переписке – это не в трясине в туман из одиночества ползти.
Меня корили Вы за репунсив! – Вторичен Санто! Сами – в А четыре, и Болдинская осень снова в лире, и мистер Апполоний неспесив.
Течет ко мне неспешных строк река шуршалкой крыльев майского жука.
Сменил я Ваш фасад – блестит витрина! Шизелька, Вы стройны, как балерина!
Что может быть ценнее для врача? Послаще, нежель мед и алыча, здоровой пациентки славный вид! То, что подруга ваша говорит – заботам и трудам моим награда. Для унтер-офицерши – перекур. Вас опекает нежный Эпикур – и внешний вид, и новизну наряда.
Достойно Вы наладили режим, который большинству не достижим!
Вручаю Вам тот лунный тазик медный, что собирает взгляды всей земли: простой бедняк, купец и принц наследный, кто на плаву, и тот, кто на мели, и Вы, charman, девчонка, Любчик, Любка, наверх глядите – в звездность, в синеву, куда причалит желтенькая шлюпка, где назначаю Вам я рандеву.
:))
ЛЕС:
Осень – на гребне. Холодный сезон с каждыми сутками более внятен. Стынущий воздух ветрАми пронзён; вместо раскиданных облачных пятен нынче – синюшный, безрадостный фон. Зевс ли, Перун – кто орудует там? Чиркнул кресалом – и молнию высек. Через секунды – за ней по пятам где-то в зашторенных облачных высях гром пробежал по железным листам.
Скоро морозцем лицо обожжет, будет премьера снежиночных танцев – белое шоу небесных посланцев – ну а до этого, как новобранцев, ветер деревья под нуль острижёт.
Снова метафоры… Нет им числа. Но ведь стихи – не одно рисованье. Раз! – и картинку на лист нанесла! Лихо! – да только осталось за гранью главное… главному нету названья. Что в них пьянит и сжигает дотла?
Знанием истины мне не блеснуть, будь я семи или более пядей, хоть испиши миллионы тетрадей… Вот Маяковский, к примеру, про радий нам толковал… но и радий – не суть. Что же?.. Ни справочник, ни интернет нам не ответят, понятное дело. Разве сравнимы памфлет и сонет? Что их роднит? Как сказала Новелла, «определенья поэзии нет»*.
Осень, короче. Наш брат стихоплёт счастлив: дождался священного часа! Сверен маршрут и накатана трасса, коник двукрылый копытами бьет: в Болдино, в Болдино тянет Пегаса, чешутся крылья – желают в полёт.
В Болдино, Болдино… может, решусь? Кажется вам, что пишу я оттуда? Нет, разуверю вас: этого чуда, друг мой, со мной не случилось покуда. Может, со временем я распишусь… Что же, – вы спросите, – движет пером? Разве не взлёты свободного духа? Не вдохновенье ли пышет костром? Нет, – я отвечу, – отмены синдром. Или, на сленге – кумар, абстинуха. Крепко подсела я, что говорить… Больно крутой психотроп – переписка…
Вот – сочиняю. Замена – без риска. Тянется (помните?) бисера низка – строчка. Обрывы связавшая нить. Так, разговоры… не пламя, не взлёт. Я ничего не пишу, кроме писем. Просто потребность: молчанье гнетёт. Дух – не свободен. Напротив – зависим. Болдино – что же… пока подождёт.
____________
*«Определенья поэзии нет» – стихотворение Новеллы Матвеевой.
САНТО:
О женщина, вам вечно все не так! Вам болдинская осень потакает. Она – не чудо? – Нет, Вы не такая, Вам письма наши – вроде как пустяк.
Морских метафор крутите рулон? – Откуда пена? – Бреет Посейдон, намыливая, как подходят сроки, заросшие от водорослей щеки.
Я к Вам писал мажорно налегке, а Вы миноры, расточая, шлете. Как мертвая петля на повороте, снижая мой подъем своим пике.
Но разве, Любчик, легкая походка стихов обыкновенна для письма? Поджаренные рифмы в сковородке хрустят – и аппетитные весьма!
А Вы свое… мол, осень впереди – авансы это, Санто, погоди!
Авансы на овации, подружка, меняю – эта мена мне легка! Ну, где наш Пушкин, кстати, где же кружка? – Милее нет компании пока.
Сharman,+ mon ami – пьем за свободу! – которой несказанно дорожу.
На Кипре приземлился и брожу. Да! – в письмах надо что-то про погоду…
Здесь славный Пафос, всем ветрам открытый, и плещет рядом бухта Афродиты.
Я ей визит нанес, мой politesse – не слишком светский, в смысле этикета.
Взял в рент посеребренный Мерседес и покатил…
Тут обвенчался где-то с Наваррской, то бишь лучшей из принцесс, известный Ричард-лев – стальное сердце. Звучит волна любви трехдольным скерцо, играет море, солнце катит нимб на север – здесь поблизости Олимп.
Мой берег оттолкнулся от весла, где эллинским красотам нет числа, минута дорога – душа открыта, ценю размах Пегаскова крыла…
И Музы забегают… здесь была моя – парчой и бисером расшита.
Но холоден с ней, и метать не стал. За что? – За лавровый мой пьедестал!
Нет знатокам до сути моей дела – умру, и быстро оживится пляж,
возьмет мои дела на абордаж унылый критик. Скажет запотело:
– Народ, а все же Санто был велик!
Но я бы сам, как серафим, возник:
– Что зря свистишь?! Молчал бы ты, брателло! – И вырвал нах его тупой язык!
При жизни надо было… чтоб привык. При жизни, понимаете, в чем дело?!
Я, друг мой, на Олимп Вас пригласил. Вы вся в пикЕ… а я Вас жду на пИке.
Два километра ввысь, чуть поостыл… Тут Парки ходят, каждая в тунике – грызня богов, что ветер по пескам – бум-бум моим заснеженным вискам, не в масть ансамбль – бубны спорят, дойры – так выясняют отношенья Мойры.
Но дирижирую оркестром сам: Клото спрядёт мне жизненную нить, достанет жребий Лахесис из сумки, но пресекает Атропос задумки – и этого уже не изменить.
Закат развесил над Олимпом низку – рукой достать. Октябрь. Звезды близко.
___________
Комм. Санто:
Мойры, они же Парки – богини судьбы, дочери Зевса, живут на Олимпе – гора почти 2 км вверх.
КлотО – прядет нить жизни.
ЛАхесис – определяющая судьбу жизни, тянет жребий.
Атропос – перерезающая нить. Неумолимая, неотвратимая.
Даже папа Зевс не может на них влиять :)
ЛЕС:
Пора ответить на письмо, в котором так устыдили вы меня укором, что ваш мажор сбиваю я минором. Я принимаю, Санто, ваш упрёк. Давайте же конец положим спорам, вернемся к нашим правкам и разборам и будем с вами петь мажорно хором (минор мне тоже – горла поперёк :)).
Всё хорошо. Я радуюсь, бесспорно, тому, что на душе у вас мажорно, что пишете легко, светло, проворно, что в славной Афродитовой стране к вам по кипрейским живописным склонам с улыбкой и участьем благосклонным снисходят музы вместе с Аполлоном – что, в общем-то, заслужено вполне. Спасибо Аполлоновым подругам, что вам они воздали по заслугам! Не поддаваясь бедам и недугам, вы радуетесь, радуя меня. И я, конечно, жалуюсь напрасно: ну что с того, что за окном ненастно? Зато мне тоже музно и пегасно, а все проблемы мелкие – фигня.
Всё славно! Отменяются кручины, снимаются унылые личины, поскольку есть для радости причины: работают мозги, ликует дух! Не буду больше ныть ни в коем разе! Вот от чего я… ну, почти в экстазе: мы с вами наконец опять на связи – купирована мука абстинух.
Напрасно я тоску лила ушатом. Пусть ваша наслаждается душа там! Придам другой окрас своим стишатам, а также прозаическим словам. Тут ни при чём Мазох, который Захер: я вправду мрачность посылаю… нафиг.
Сезон – весьма искусный парикмахер – мелирует причёски деревам. И что с того, что скоро их обреют, а солнце притворяется, что греет?.. Зато мои коты к зиме жиреют (вернее, кошки); я ж – наоборот! Я к вам пишу – чего же, Санто, боле? И вы в ответ! – Не радоваться, что ли? Да здравствуют кипрейские гастроли, да будет счастлив Санто-киприот!
САНТО:
Мажор сейчас реально, Любчик, прёт! Я совершил гигантский перелет чудесно-тихим островАм в угоду. Мне в кайф – прошить просторы вездеходом по голубым высоким огородам и, облаков взрыхлив водоворот, взъерошить турбулентно небосвод!
Доставить наши бледные тела в архейские спешил горизонтали, хотел развеять темные печали, а то и вы поникли, как ветла!
Что Кипр? – дышит – славный «материк»! Я Пафос миновал и в Лимасолу…
Озера здесь особого рассолу, волшебные! И мявы – мур-мурлык – кошачье братство: целый пароход сюда Святая вывезла Елена – всей котовасией самозабвенно ловить мышей и ящериц.
Так вот: иду себе, заправский киприот, в соленых водах – соли по колено. Мир золотистым фиником цветет, вокруг фламинго – розовая пена.
Без ада и чистилища… Народ Марию-деву благодушно чтёт (а может, чтит?) – она, им потакая, с киота улыбается, сверкая. Лимб* серебрится – рубежи без края.
Хоть мы не слишком верой дорожим – не далее, скажу Вам, как сегодня, зашел я в храм. У гроба стал Господня и в думах о своём был недвижим.
На грустных фресках треснутые лица напомнили жестокость византийцев.
Знаком и нам захватчиков режим.
А Византия – слишком ушлый люд – врываются туда, где не зовут, отвратные плебейские замашки. А греки что? – тряпицы на фисташки развесят с верой – it is very good! – И круглый год вот это берегут!
Все, Любчик, для защиты пригодицца – бинтуем ветки белою тряпицей: чей оберег упрямее Лилит, тому и Феникс счастьем угодит! Кому-то птица сделает поблажки, согласен – лишь бэ счастье – хоть букашкой! Открыли двери – верим: залетит…
К березам этим я душой прирос, сказать уже собрался до свидос, гляжу – торчит российский можжевельник у кельи, где блажил Неофитос*, всемирно почитаемый отшельник. Хотел задать ему тупой вопрос или уважить кагбэ эклеистра поклоном эскулапа и магистра, но все-таки… решил что не дорос. Та, нах ему и мне его прогноз! Я дажеть Вам озвучить не решался…
Что все хотят под словом «помоги»? – Купюр, здоровья, между всем, любви… Ну, в общем, без поклонов распрощался!
Блаженного просить, мгэ… визави? Пока бродил, весьма проголодался, полфиника, соскучившись, погрыз, попёрся на Олимп, спустился вниз… Ну, воты рассказал вам свой маршрут счастливых киприотовских минут.
Пойду хлебать, жена сварила супчик.
Душевно обнимаю Вас, мой Любчик :)
_____________
*ЛИМБ - limbus — рубеж, край) — в католицизме место пребывания не попавших в рай душ, не совпадающее с адом или чистилищем.
*Неофитос - монастырь, назван в честь кипрского отшельника XII в., автора исторических хроник, которые и поныне считаются источниками знаний о событиях, когда Кипром владели византийцы.
Неофитос сам высек в известняковом утесе три кельи. Расписал Фрескамии, эта часть монастыря называется эклеистра – хижина отшельника.
ЛЕС:
Ах, Санто, не могу вам передать, как ваши письмена мне греют душу. Я не успела вдосталь пострадать – а тут такая радость, благодать! И разве важно, море или сушу вы воспоете в каждом из стишей (в уже привычном А-четвертом стиле), фламинго, пальмы с финиками – или мурчащую защиту от мышей? Читаю всё и радуюсь всему: тому, что вы в Европе – то есть близко; тому, что оживилась переписка – бесценный бонус сердцу и уму; но главный ликования мотив – подъем и взлёты духа вместо спада. Спасибо, что перенесла вас Лада из негатива прямо в позитив, напряг в отдохновенье превратив! Вот то, чему я бесконечно рада!
Что о себе? – Всё так же. Дом, семья. Сижу, пишу. Погода благодатна: синеет высь, и облачные пятна, которые упоминала я (ну, те, что лучше, чем синюшный фон, – я их едва ли не звала обратно), рассеялись, исчезли – вероятно, сбежали за ближайший горный склон. Легчайший бриз. Распахнут мой балкон, видна страница неба без помарок. В саду тепло, и птахи, истеря, ругаются – их спор до страсти жарок. Почти июль… Короче говоря, такой вот нам преподнесла подарок вторая половина октября.
Мне думается, друг мой, что пока заходятся пичуги в жарком споре, пока прохладны, но приветны зори, пока желтеют финики, и море на солнце греет пенные бока, и долог день, и тянется строка – ещё не время с жизнью быть в раздоре. И даже если сменится тепло безжалостной потехою норд-оста…
Быть пессимистом – чрезвычайно просто. Хотя и бесконечно тяжело.
Про что ещё я думаю? Про то, что благодушней прочих Мойр – Клото: прядёт , «в избушке распевая, дева»… Но без её подруг не обойтись… То вниз швыряет Лахесис, то ввысь – и как ни вейся нитка, ни плетись – не применить к ней бодрое «форэва». Прядёт Клото, крутя веретено… Я думаю про то, что нам дано – не ныть, а жить: быть благодарной мигу за теплый день, открытое окно, за финики (и кошек заодно), за стиш, письмо, затеянную книгу – всей этой жизни сладкое вино.
Вы скажете мне: мысли не свежи – давно все эти истины знакомы, затвержены, банальны до оскомы… А где ж идей крутые виражи? Отвечу: не дерзания ума, а просто перепады настроений, расслабленность, уютный день осенний диктуют мне тематику письма. Я к вам пишу… и невесом мой груз. На стеклах блики – солнечные вспышки – и тень играет с ними в кошки-мышки, и лёгкий бриз звучит как тихий блюз.
И мне теплей от вашей передышки в оазисе среди античных муз.
Продолжение: http://stihi.ru/2012/10/21/7159