Там, где стелется раб, где стенает плебей, имярек,
ты глядишь только вверх, вровень с вечностью, непримиримо.
Всё повергнется в прах. Ничего не пребудет вовек.
Ничего, кроме Рима.
Что в сравнении с ним череда твоих маленьких бед.
Всё уже пережито и плотно спрессовано в камень.
Ни досады, ни боли, лишь тянется время к тебе
ледяными руками.
Ты поднимешь глаза на сползающий душный закат,
понимая, что Римом зовётся, по вечным приметам,
только сердце твоё, а империя мельче стократ.
Впрочем, полно об этом.
* к римлянину