Осенняя пора томит печалью душу,
А испытаний груз к соломинке готов:
Уродлив я и стар, и дома нет, к тому же,
Но дух не сломлен мой: во мне жива любовь.
И я живу, увы! Мне смерти не дождаться,
Силён и крепок я – «дубовый», говорят…
Его же больше нет. Не может он прижаться
Своей щекой ко мне. Померк навеки взгляд
Бездонной синевы, задумчивый и страстный,
Серьёзный и шальной – единственный тот взгляд,
Что делал жизнь мою божественно-прекрасной
И смыслом наполнял так много лет подряд.
Мы были с ним вдвоём бессонными ночами,
Старался поддержать я в нём упавший дух.
И озарял он мрак полУночный свечами,
И создавал стихи, и мне читал их вслух.
Читал он для меня… Ведь никого не стало,
Кто слушал бы его в тягучей тишине.
От этой пустоты его душа устала,
И боль свою излить он мог тогда лишь мне.
Как было хорошо и радостно вначале!
В огромном доме с ним жила его семья,
Звенели песни днём, в ночи стихи звучали –
Он счастлив был тогда, и с ним был счастлив я.
Не иссякал его источник вдохновенья,
И разлетался вмиг очередной тираж.
Служил поэту я в слепом благоговенье!
Незыблем, нерушим был мир прекрасный наш.
Семья, стихи, друзья – казалось полным счастье,
Читателей восторг и слава – навсегда.
Но грянула беда, и дьявол встал у власти,
И рухнул прежний мир, исчез он без следа.
Летало вороньё над красно-белым светом,
В истерзанной стране за души шла борьба.
И долгие года глумилась над поэтом
В застенках сатаны жестокая судьба.
И сгинула семья, друзья врагами стали,
Через кровавый ад земной прошёл поэт.
Он не писал стихи, он их ковал из стали
Чудовищных потерь в горниле страшных лет.
А я в то время ждал в пустом и гулком доме
И трепетно хранил былых творений клад,
И дни свои влачил бесчувственно, как в коме,
Боясь, что не придёт он в прошлое назад.
А он пришёл! Седой, измученный, забытый,
Не нужный никому живому на Земле.
Но дух его горел, свободный, не убитый –
Держался мой поэт ещё в своём седле!
Он смог вернуться в дом - такой родной, привычный,
С надеждой снова жить, свободы песню петь.
Но поджидала смерть его в другом обличье:
Забвением звалась мучительная смерть.
Он так хотел писать, кричать о правде людям,
Поэмы и стихи текли из-под пера…
Не сразу внял поэт: услышан он не будет
В стране, где воли нет, нет чести и добра.
Боролся с мраком он и с мракобесьем душным,
Пытаясь донести свет правды до людей.
Но серость не убить. Её рабы послушно
Уничтожали дух и след ИНЫХ идей.
И поражений соль он ел без хлеба, голью,
И были небеса к его мольбам глухИ.
И слышал только я наполненные болью
И гневом, и стыдом прекрасные стихи.
Он их читал, дрожа, рукой меня касаясь –
Уже немолодой, слабеющей рукой.
И слушал тихо я, от слёз его терзаясь,
Молил Творца послать душе его покой.
Но не могло остыть поэта вдохновенье,
Не мог он не писать, как не дышать не мог.
Я рукописи брал на вечное храненье,
Чтоб людям передать, когда наступит срок.
Но срок пришёл другой… Однажды днём погожим
Разнёсся в тишине по дому громкий крик.
Кричала медсестра: он там лежал, в прихожей…
Предстал перед Творцом мой пламенный старик.
И скоро в мёртвый дом пришли другие люди
И выгрузили всё на свалку за два дня.
Я скорбно знал давно: такое в жизни будет…
Но без него чужим стал дом наш для меня.
И я был только рад, когда меня изгнали,
На свалке мой приют, и стаи воронья
Кружатся надо мной, и все мои печали
Поведал птицам я – они моя семья.
Мне долго умирать, путь к смерти будет труден -
Дубовый, крепкий стол, я создан на века…
Страшусь я одного: не передать мне людям
Сокровища души моей из тайника.