К Н И Г А
ПОЭТ ВАСИЛИЙ ФЁДОРОВ
Ни в благодушии ленивом,
Ни в блеске славы,
Ни в тени —
Поэт не может быть счастливым
В тревожные для мира дни.
Беря пророческую лиру,
Одно он помнит
Из всего,
Что всё несовершенство мира
Лежит на совести его.
Василий Фёдоров
Постановлением
Совета Министров РСФСР
от 24 декабря 1968 г.
ФЁДОРОВУ
Василию Дмитриевичу за книгу стихов «Третьи петухи», за поэму «Седьмое небо» присуждена Государственная премия РСФСР имени Горького.
***
Постановлением
Центральной комиссии КПСС
и Совета Министров СССР
поэту ФЁДОРОВУ Василию Дмитриевичу за произведения последних лет (лирические стихи и поэмы) присуждена Государственная премия СССР 1979 года.
У Сергея Есенина есть строки «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье». Этот афоризм поэта исполнен мысли, но не бесспорен. Можно, конечно, не разглядеть вблизи гору, скалу или что-то подобное, но разглядеть человека всё-таки можно. Пусть не сразу, но можно...
Так я думаю, когда мысли мои обращаются к жизни и творчеству выдающегося русского поэта Василия Дмитриевича Фёдорова, нашего земляка, с которым мне посчастливилось быть близко знакомым долгие годы.
С первого знакомства с его стихами, поэмами, с ним самим мне стало ясно, что человек этот — явление в русской поэзии. С годами это чувство укреплялось. Подобное происходило, наверное, далеко не со мной одним. Беру на себя смелость утверждать, это понимала, особенно в последние годы, вся читающая Россия.
При жизни Василий Дмитриевич не любил быть на виду. Он по возможности избегал высоких трибун, не любил громких речей, сторонился столичной литературной сутолоки. Но когда дело касалось защиты правды, человеческого достоинства, великих традиций русской и советской литературы, он никогда не уходил в сторону от борьбы, никогда не шёл на
уступки, отстаивал свои убеждения, свою любовь к родной земле и народу со всей страстностью поэта, гражданина и коммуниста.
* * *
Немногим более двадцати лет назад на поэтическом горизонте страны зажглась яркая звезда поэзии Василия Фёдорова. Его имя сразу же встало тогда в один ряд с именами выдающихся мастеров стиха, таких, как Александр Твардовский, Михаил Исаковский, Леонид Мартынов, Ярослав Смеляков.
Одна за другой выходят книги поэта, ширится круг почитателей его самобытного таланта. В начале шестидесятых годов громко заявили о себе тогда ещё молодые поэты Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский и другие. Поэзия с невиданной дотоле активностью стала выходить на эстраду и даже на стадионы, собирая порой под свои знамёна многотысячные аудитории любителей поэтического слова. Высокая волна читательского интереса подняла в те годы тиражи книг популярных поэтов до, казалось бы, немыслимого ранее предела.
Я и сейчас не берусь судить о том, насколько прогрессивен был этот эстрадный взлёт поэзии, насколько благотворно сказался он на развитии читательского вкуса и насколько повредил он широкому, но сдержанному дыханию большой поэзии, которая никогда не рассчитывала на сиюминутность, не приноравливалась к капризам моды, а честно и добро-совестно делала свое великое, вечное и незаменимое дело по воспитанию и облагораживанию души человеческой. Дело, которое начато было гением Пушкина и его сподвижниками и счастливо продолжено другими поколениями русских поэтов, певцов души и помыслов народных.
Вероятно, были в эстрадном взрыве, в многоликом и неподдельном интересе к нему свои позитивные и негативные стороны. Как бы то ни было, поэзию тогда не только массово стали слушать, но и широко читать, постепенно укрепляя и совершенствуя читательский вкус, учась умом и сердцем отделять зерно от половы. С годами, кажется, всё было поставлено на свои места. Была отдана щедрая дань поистине талантливому, отодвинуто на литературную обочину то, что звучало пустозвоном и пустоцветом.
Возможно, эти мои утверждения отдают излишним оптимизмом, но, мне кажется, что произошло это именно так, хотя этот процесс «отделения зерна от половы» вечен и потому его никогда нельзя считать законченным.
Нечто подобное, на мой взгляд, происходит сейчас и с музыкой. Многочисленные, выросшие, как сверзающийся с горы снежный ком, вокально-инструментальные ансамбли, рок-группы заглушают порой или пытаются заглушить большую музыку века, которая была всегда неотделима от сердца человеческого. Но, как говорится, «богу — богово, кесарю —кесарево». И можно быть уверенным до конца, что подмены одного другим не состоится.
Шумные выплески эстрадных выступлений молодых поэтов почти не коснулись тогда поэтов старшего поколения, тех, которые пришли в рабочий литературный цех в предвоенные годы, и тех, чьи первые книги были вынесены из военного полымя и порохового дыма. Не коснулись они и Василия Фёдорова, хотя однажды, как бы мимоходом, он поучаствовал в запальчивых спорах юности, поучаствовал коротким стихом, в котором ясно и четко прозвучало гражданское убеждение поэта:
Мы спорили
О смысле красоты,
И он сказал с наивностью младенца:
— Я за искусство левое. А ты?
— За левое...
Но не левее сердца.
Свою книгу «Дикий мёд» поэт далеко не случайно откроет таким стихотворением, которое накрепко врежется в память поколения:
Всё испытав,
Мы знаем сами,
Что в дни психических атак
Сердца, не занятые нами,
Не мешкая, займёт наш враг.
Займёт, сводя всё те же счёты,
Займёт, засядет, нас разя...
Сердца!
Да это же высоты,
Которых отдавать нельзя.
Высокое беспокойство за душу человеческую, за ее чистоту стало свойственно поэзии Фёдорова в самом её изначале. Он считает поэта ответственным за судьбу человечества, считает его в вечном долгу перед своим временем, считает, что «все несовершенства мира лежат на совести его». Эта мысль становится генеральной в поэзии Василия Фёдорова. Размышляя о времени и о себе, он скажет так:
Наше время такое:
Живём от борьбы до борьбы.
Мы не знаем покоя:
То в поту,
То в крови наши лбы.
Ну а если
Нам до ста
Не придётся дожить,
Значит, было не просто
В мире первыми быть.
Двадцатый век, век великих открытий и социальных потрясений, век Октябрьской революции и жесточайшей битвы с фашизмом, век глубокого осознания человеком своего места и своей роли на Земле, заставил людей абсолютно по-новому взглянуть на своё земное существование, на своё будущее.
Поэт Василий Фёдоров одним из первых в советской поэзии горячо и взволнованно заговорил об этом и встал в ряды самых активных борцов в великом сражении за идеалы Октября и защиту мира на земле.
Поэт не может быть счастливым
В тревожные для мира дни.
Этому высокому человеческому убеждению поэт следовал до конца своих дней, со всей ответственностью осознавая роль художника в этом мире.
* * *
Творчеству Василия Дмитриевича Фёдорова, смело можно сказать, уже с первоначала было присуще естественное слияние личного и общественного. Его лирический герой всегда был неотделим от родной земли, от больших и малых радостей и бед своего народа. Это чувство поэта с годами расширялось и крепло, приобретало высокое гражданское звучание в его стихах и поэмах.
Уже в «Проданной Венере», произведении в высшей степени не только лирическом, но и гражданственном, написанном в середине шестидесятых годов, в полной мере проявилось это замечательное свойство фёдоровской поэзии. В этой поэме поэт, пожалуй, наиболее полно и ярко высказал своё отношение к тому, что пережило его поколение, спасшее
мир от коричневой чумы, выстоявшее в жестокой борьбе добра со злом, жизни со смертью. Общественно-философское звучание поэмы, её высокий нравственно-воспитательный смысл не один раз отмечались нашей критикой, недаром эта поэма заняла одно из самых заметных мест в золотом фонде советской поэзии. Язык её ёмок и афористичен:
Мечтатель,
Верный почитатель
Земных красот,
Признайся, брат,
Что виноват,
И я, читатель,
С тобой в растратах виноват.
Мы равнодушны и незрячи,
Не знаем,
Что смелей резца
Моя ль,
Страны ли неудача,
Морщинку, складку обозначив,
Коснётся каждого лица.
Судьбу,
Сгибающую лучших,
Мы не берем за горло:
«Стой!»
За красоту
Людей живущих,
За красоту времен грядущих
Мы заплатили красотой.
Поэт Василий Фёдоров на протяжении всего своего творчества ведёт целенаправленный поиск красоты. Он ищет её в людских буднях и праздниках, ищет её в живой природе, в грозовом посвисте ветра и в шелесте листвы, в трепете былинки, в загадочном и холодном дыхании космоса. Недаром в предисловии к первому тому своего молодогвардейского трёхтомника он с глубоким почтением вспоминает стихи своего старшего товарища поэта-сибиряка Ильи Мухачёва, в которых его по-хорошему удивили такие строки:
Товарищ! Возьмите, проверьте
Вот этот цветок голубой,
Быть может, в нём наше бессмертье
Горит неоткрытой звездой.
Поразительная слитность с миром, с его дыханием, беспредельная любовь ко всему сущему, почти физиологическое ощущение боли и тревоги за родную землю пронизывают стихи и поэмы Василия Фёдорова, будь они отнесены к историческому прошлому, к настоящему или будущему мира. Ярким подтверждением этого могли бы послужить и такие масштабные поэмы, как «Золотая жила», «Белая роща», «Седьмое небо», «Дуся Ковальчук» и другие, а также его знаменитые циклы стихов книги «По главной сути».
Глубокие раздумья поэта над судьбами людскими, сострадание к земле и человеку— вот главные опорные точки поэзии Фёдорова, которые делают его творчество неповторимым и составляют его душевную оригинальность.
Мне кажется очень естественным переход Василия Фёдорова от темы защиты красоты земной и вечной к защите природы в её конкретном смысле, к защите нашей общей матери — Земли:
Земля моя,
Тревожно мне порой,
Как будто в тесном доме
Без привычки
Детей своих оставил за игрой
И не прибрал,
И не припрятал спички.
Василий Фёдоров более чем отчётливо понимает, что игры человечества с природой становятся всё опаснее и непоправимей. Не потому ли из его души вырывается этот крик:
Природа и сама
Стремится
К совершенству.
Не мучайте её,
А помогайте ей!
С нескрываемой тревогой глядит поэт и в завтрашний день нашей земли. И потому суровым предупреждением людям звучат его слова:
Земли
Не вечна благодать.
Когда далёкого потомка
Ты пустишь по миру
С котомкой,
Ей будет
Нечего подать.
И в этом же стихотворении «Пророчество», в его концовке, с обжигающей душевной болью поэт признаётся в своем обращении к человечеству:
Прости
Настойчивость мою.
Уже в плену
Тех дальних сроков,
Твой самый добрый
Из пророков,
Я жить
И мыслить устаю.
Поэтический путь Василия Фёдорова никак не назовёшь лёгким. Этот человек через всю свою жизнь пронес в сердце боль и тревогу своего времени. Потому он стал крупнейшим его поэтом.
* * *
А теперь вернёмся от русла фёдоровской поэзии к её истоку, к биографии поэта.
Василий Дмитриевич Фёдоров родился в 1918 году в Кемерове, в многодетной семье. Точная дата его рождения не бесспорна. Как он сам утверждал, родился он «не то 23 февраля, не то 7 марта». Причину этой путаницы он объяснил так: «При получении паспорта на мой запрос мне выслали метрику с мартовской датой, а несколько лет назад — с февральской. Дело в том, что календарная поправка была внесена в год моего рождения, когда в Сибири орудовали Колчак и Гайда, которые советских установлений, разумеется, не признавали. Одним словом, впредь до выяснения имею два праздника и промежуток между ними».
Родившись в городе (?), Фёдоров всегда считал себя целиком деревенским: ему не минуло и года, когда семья переехала на жительство в деревню. Для переезда были более чем весомые основания. Василий был в семье девятым ребёнком, и прокормить такую ораву детей родителям было просто не под силу. А в деревне у семьи Фёдоровых были родственники, была земля, на которой можно вырастить хоть какой-никакой урожай. Летом фёдоровские ребятишки вместе с другими деревенскими пацанами жили, что называется, на подножном корму, питались тем, что пошлёт им мать-природа.
В небольшой сибирской деревушке Марьевке прошли детство поэта и начало его юности, Марьевка стала для него той «малой родиной», которая даётся каждому из нас на всю жизнь. Сам поэт вспоминает об этой поре так: «В Марьевке мы поселились не в самой деревне, а под горой, возле озера, где вместе с нашим стояли всего четыре домика. С горы казалось, что эти домики подошли к деревне, остановились перед горой, а взобраться на гору уже не хватило сил. Символически так оно и было. Здесь остановились семьи, чей достаток и отношение к нему определялись одним словом — «подгоринские».
Переезжая в деревню, родители рассчитывали на более надёжное место, а попали в самое пекло гражданской войны. Марьевка оказалась деревней партизанской, отказавшейся поставлять Колчаку солдат, за что несколько домов в ней было сожжено, десяток мужиков арестованы, а остальные, за редким исключением, выпороты шомполами».
Василий Фёдоров рано начал жить заботами своей семьи, своей деревни. Когда мальчику было пять лет, умер от тифа отец, оставив на руках матери восьмерых ребятишек. Это значило, что Марьевка на много лет была обеспечена пастухами. Да, Фёдоровы были пастухами. Но не только ими. Они стали активными строителями новой жизни на селе. Секретарём первой комсомольской ячейки в деревне стал старший Фёдоров — Пётр. А потом на протяжении десятка лет вожаками деревенской комсомолии перебывали старшие братья и сёстры поэта. Был комсоргом колхоза и сам Василий Фёдоров. Через семью Фёдоровых прошли все деревенские страсти и времён нэпа и времён коллективизации. Восемь коммунистов дала эта семья, разъехались они по стране и работали в качестве партийных и комсомольских работников.
Так начинались жизненные дороги Василия Фёдорова, так закладывался фундамент под его будущие стихи и поэмы, так гранился его человеческий, поистине сибирский характер.
«Не поступлюсь истиной, если скажу, — потом напишет он, — что как поэт я родился из чувства социальной новизны, которым в огромной мере обладало старшее поколение. Тут нет моей личной заслуги. Проста это чувство не должно было пропасть. Всё стоящее в моих стихах надо относить за счёт этого чувства. И вообще на долю поэтов — моих сверстников — выпала нелегкая роль связующего звена двух поколений: того, что шло от революции, и того, что пришло за нами».
Писать Василий Фёдоров начал довольно рано. В дому Фёдоровых от старших братьев то и дело появлялись новые книги, которые братья привозили из разных уголков страны. Книги эти скоро составили небольшую библиотечку, которую меньшой Василий вместе с сёстрами прочитал всю до последней страницы. В совсем ещё юном возрасте он познакомился с поэзией Пушкина, Лермонтова, Некрасова, с некоторыми современными поэтами. Примерно с этого времени начались и первые литературные опыты юного Фёдорова. Потом, уже в зрелом возрасте, поэт расскажет о своей первой встрече с босоногой Музой, которая предсказала ему, деревенскому мальчику, нелегкую судьбу поэта:
Стояла
Скорбная такая!
Вперёд как будто поглядела
И, на тревоги обрекая,
Уже заранее жалела.
Василий Фёдоров понимал, что ему надо многому ещё научиться, чтобы стать настоящим поэтом. Понимал, что ему надо готовить себя для будущей жизни. А жизнь уже поднимала над ним свой парус. В него сначала ударят марьевские ветра. Рано, очень рано начнётся самостоятельная жизнь поэта. В тринадцать лет он станет комсомольцем, в четырнадцать комсомольским вожаком колхоза, затем членом правления колхозной артели. Он научится пахать поля, сеять и убирать хлеб.
Совсем ещё юношей жизненные дороги уведут его в город, на большой завод. Он станет рабочим. А до этого — учёба в Новосибирском авиатехникуме, первые огорчения на поэтическом поприще. Вот строки из воспоминаний поэта об этом далёком времени: «Итак, писать я начал рано, а печататься активно очень поздно. Виной тому, вероятно, послужила моя первая попытка появиться в газете «Большевистская смена» — той самой, что напечатала в своё время очерк о брате. Это было в Новосибирске, кажется, в 1936 году, когда я учился в авиатехникуме. Писать стихи в газету меня натолкнул тот факт, что на конкурсе техникума я получил за них первую премию. Друзья начали советовать: «Пошли... А вдруг!..» Подписался я семейным прозвищем: Василий Лёхин. Для маскировки. Отослал и стал терпеливо ждать этого номера, где... И дождался. В обзорной статье о присланных стихах от Василия Лёхина летели клочья. Мои стихи оказались упадочными. Если бы автор критического обзора знал, что за стихами Лёхина скрывается семнадцатилетний паренёк, он бы не был таким строгим».
Первые стихи Василия Фёдорова были опубликованы в предвоенные годы. Сначала в многотиражке, потом в областной комсомольской газете Иркутска, где молодой поэт стал работать на заводе сначала технологом, затем мастером цеха, старшим мастером. Несколько позже, переехав работать и жить в Новосибирск, Василий Фёдоров начинает входить в литературную среду этого большого культурного центра Сибири, знакомится с некоторыми известными тогда новосибирскими литераторами. В числе его новых знакомых — Елизавета Стюарт, Александр Смердов, Афанасий Коптелов, Савва Кожевников, Илья Мухачёв.
Вскоре по совету старших товарищей по творчеству молодой поэт поступает на заочное отделение Литературного института имени А. М. Горького. В 1943 году Василий Фёдоров становится членом Коммунистической партии.
В 1947 году почти в тридцатилетнем возрасте поэт выпустит свою первую небольшую книжечку «Лирическая трилогия». После её выхода он переедет в Москву, чтобы уже на очном отделении учиться в Литературном институте.
* * *
До странности трудно складывалась творческая судьба поэта-сибиряка. Вторая книга его стихов «Марьевские звёзды» увидит свет только в 1955 году, когда за плечами Фёдорова будет восемь лет работы на заводе, годы учебы в литинституте, когда поэт будет не очень далёк от своего сорокалетия.
Сам Василий Фёдоров потом так скажет об этом: «Я никогда не смотрел на творчество как на личное дело. Не стремился всё непременно напечатать, не стремился стать известным. Процесс творчества был для меня неизбежным. Печатали бы меня или нет, я всё равно бы писал. К тому же я никогда не писал с оглядкой на редакции, не старался вписаться в общепринятые нормы и писал о том, что меня больше всего волновало».
За этими словами стоит высокая требовательность поэта к своему труду, высокое чувство долга перед своим читателем.
В годы учебы в литинституте Василий Дмитриевич интенсивно пишет стихи, такие, как «Скульптор», «Мастер», «Корни», «Другу», «Слепой» и многие другие, которые и по сей день достойно представляют его поэзию. Стихи эти увидят свет несколько позже. А пока Фёдоров выступает в печати с очерками, с небольшими прозаическими вещами. К двум уже вышедшим ранее в Новосибирске очерковым книгам прибавились изданные в Москве документальная повесть «Зрелость» и повесть о жизни молодых целинников «Добровольцы». И как это ни удивительно, именно по этим маленьким книжечкам будущий крупнейший поэт современности будет принят в Союз писателей. Что же касается его поэтического творчества, то оно в институтский период не получило должной оценки, хотя к тому времени поэтический талант Фёдорова уже вступил на стезю зрелости. Больше того, поэту было отказано поначалу даже в дипломе. Правда, потом ему этот диплом всё-таки выдали, поставив тройку за творчество.
Позже поэт вспоминал это время с горькой улыбкой, не снимая и с себя вины за неудачи:
«...увидел несколько причин для объяснения истории с дипломом. Одной из причин было моё неумение распорядиться стихами при составлении диплома. Многое из того, что в моём двухтомном издании составило три первых раздела, тогда не было напечатано, а потому и не было включено в диплом. Журналы, мягко говоря, не очень охотно печатали мои стихи и, возвращая, создавали вокруг них атмосферу сомнительности, которая сбивала с толку и меня, и моих оценщиков. Кроме того, среди последних были и такие, которые не принимали мои стихи из-за нетерпимости к другой поэтической вере, то есть соображений чисто групповых. Не буду называть имена принявших участие в этом не добром для меня деле из давнего презрения к литературной сутолоке, в которую, к сожалению, часто втягиваются люди с видимостью культуры и дарования, а иногда и люди с талантом. Меня всегда поражала близорукость таких людей, пытающихся обмануть общественное мнение, но в конечном счёте обманывающих самих себя. У них в таких случаях неизбежна душевная коррозия — опаснейшая из болезней писателя».
У Василия Фёдорова хватило энергии, сил и таланта, чтобы убедить тех, кто не верил в него. В 1955 году увидели свет сразу две книги стихов Василия Фёдорова — «Лесные родники» и «Марьевские звёзды». В них вошли три новые поэмы — «Обида», «Далёкая» и «Ленинский подарок», которые как бы обозначили качественно новые черты фёдоровской поэзии, расширили её горизонты, стали добрым предисловием к его будущим эпическим поэмам.
Пройдёт ещё три года, и читатели встретятся с его новой книгой «Дикий мёд», изданной «Советским писателем», в которой, кроме большого цикла стихов, будут две прекрасные поэмы — «Проданная Венера» и «Белая роща».
В этой книге есть небольшое стихотворение «Судный день», в котором Василий Фёдоров говорит об ответственности поэта перед собой, перед своим народом:
Я сам себя судил.
И суд был очень строгим.
Перед тобой, народ,
Я провинился многим.
А начались грехи
Для молодых обычным:
Свой дар писать стихи
Считал я даром личным.
Второй мой тяжкий грех,
Прощавшийся другими:
Я думал, неуспех
Хулит мое лишь имя.
А недругов своих
Нападки злые встретив,
Я отступал от них —
И в этом грех мой третий.
Судьбу свою связав
С народною судьбою,
Я не имею прав
Пренебрегать собою.
Поэт неустанно ищет своё слово, которое бы дошло до людских сердец, согрело их. Начало шестидесятых годов — период взлёта поэзии Василия Фёдорова. Об этом свидетельствуют его книга «Лирика», вышедшая в «Гослитиздате», книга поэм «Белая роща» и сборник стихов «Третьи петухи», выпущенные издательством «Молодая гвардия». Тема Родины, начатая ещё в первых книгах поэта, становится главной в его творчестве, и решается она по-своему, по-фёдоровски. Теперь в его поэзии родная деревня Марьевка, Сибирь-матушка слились в единое целое, святое и неделимое, и были объединены одним великим словом — Родина.
Тема Родины будет углубляться поэтом от книги к книге. Вдохновенно, с высокой душевной проникновенностью прозвучит она в фундаментальной поэме «Седьмое небо», за которую Василий Федоров был удостоен звания лауреата Государственной премии РСФСР.
* * *
О Фёдорове иногда говорили, что он поэт традиционный. И в этих высказываниях и оценках как бы звучал оттенок укора. Да, Фёдоров традиционен в самом лучшем смысле этого слова, как традиционна сама русская поэзия, исполненная любви и уважения к человеку и ненависти к злу во всех его проявлениях.
Голос Фёдорова все эти годы был ясно слышим и различим в современной поэзии. Более того, он с каждой новой вещью набирал силу, звучал всё мощней и уверенней, приобретая новые оттенки, интонации, стих его становился всё более чеканным, язык более афористичным. И это было закономерным, так как поэта волновало прежде всего стремление глубже осмыслить коренные вопросы нашего времени.
Глубокие раздумья поэта-философа, мыслителя, страдания от противоречий жизни, неравнодушие ко всему окружающему — все это составляло своеобразие его поэзии. А это как бы само собой порождало оригинальность в изобретении форм выражения. Свидетельством этого являются многие его стихи последних лет и, главным образом, его широкоохватная ироническая поэма «Женитьба Дон-Жуана», глубинный строй которой ещё ждёт своего исследователя, серьёзного критического анализа.
За стихи и поэмы последних лет Василий Дмитриевич Фёдоров был удостоен звания лауреата Государственной премии СССР.
Наша критика много спорила и спорит сейчас о традициях и о новаторстве в нашей советской литературе. Мне кажется, небезынтересно в связи с этим привести высказывание самого Василия Фёдорова на тему спора. В ответ на анкету журнала «Вопросы литературы» он сказал:
«Пример сочетания традиций и новаторства даёт нам сам человек, его рождение, его жизнь. Когда повивальная бабка перевяжет новорождённому пуповину, его кровь проявляет самостоятельность. Она устремляется по новому пути к ещё дремлющим лёгким, наполняет их. Именно в это мгновение раздается его первый крик. Поначалу этот шумливый «новатор» ни на кого не похож. Но проходит время, и всё отчётливее начинают проступать «традиционные» черты матери и отца. С годами они взаимопроникают и сглаживаются. Черты отца и матери затушёвываются под новыми чертами, уже своими собственными, приобретёнными своим жизненным путём, своей судьбой, своими мыслями и переживаниями. Этот процесс неизбежен в литературе, но затянувшаяся похожесть на родителей говорит о том, что у писателя нет своего пути, нет своей судьбы. Добросовестное ученичество на определённом уровне становится опасным. К последним мазкам, что составляют его индивидуальность, художник должен прийти сам. У классиков можно учиться кристальной внимательности к людям».
Пожалуй, эти мысли поэта не нуждаются в какой-либо расшифровке. Всем, кто хорошо знает поэзию Василия Фёдорова, до конца понятно, что поэт выбрал себе многотрудный путь. Он шёл по нему, честный и неподкупный, страдающий душой за свою землю, за свой народ. В этом была его высокая гражданская служба, в этом была сила его поэзии...
Двадцать четвертого апреля 1984 года Москва прощалась с Василием Дмитриевичем Фёдоровым. Лучшие поэты и писатели России, его сподвижники и товарищи были единодушны в этот горький час: «Ушёл из жизни, — говорили они, — великий русский поэт, имя которого стало в один ряд со славными именами Владимира Маяковского, Сергея Есенина, Александра Твардовского...»
К этим словам трудно что-либо добавить. Сотни телеграмм со всех концов страны пришли на адрес последнего местожительства поэта: Москва, Кутузовский проспект. Среди наполненных глубоким чувством скорби и потрясения телеграмм была одна безымянная, которая пришла из Сибири, с родины поэта:
«Пусто стало на яйской земле, пусто».
Пригорюнилась в эту пору и Назаркина гора, на которой стоит дом поэта в его родной Марьевке. Она ждёт своего поэта. Он ещё не раз придёт к ней со своими стихами, прославляющими жизнь, русскую землю, её великий народ.
* * *
Прощай, село!
Я сын твоих полей.
Мне мил простор твоих зелёных пашен.
В прощальный час торжественно налей
Свой дикий хмель в приподнятую чашу.
В твоих чертах
Суровый признак есть.
И пусть я рос, по-детски мало нежась, —
В моей груди всё время будет цвесть
Твоих лесов невянущая свежесть.
Мою страну
Не обойти в года.
Есть много мест,
Прославленных другими,
Но никому я счастья не отдам
Нести твоё немеркнущее имя.
Промчится время — много, много лет,
Посмотрят люди, спросят мимоходом:
— Откуда он? —
И скажут им в ответ:
— Он — марьевский
И поступью и родом.
Василий Фёдоров
Валентин Васильевич Махалов
Ведущий редактор Т.И. Махалова
Художественный редактор А.С. Ротовский
Технический редактор Г.Н. Манохина
Корректор В.А. Лузина
Сдано в набор 26.07.85. Подписано к печати 1.08.85.
Тираж 10000 экз.
© Кемеровское книжное изд-во, 1985