Мексиканский салун плыл в дурмане текилы и виски.
И танцуя с креолкой, глотая без меры вина,
я мечтал поиграть с её маленькой, бритою киской:
десять долларов, гринго, — нахально шепнула она.
Тело молча сдалось и раскрылось призывно-вальяжно.
Ночь в морском пеньюаре легла на прибрежный песок.
Что с ней было вчера и что будет назавтра — не важно,
но сейчас мои губы нашли её чёрный сосок.
Кайф продажной любви суетлив и надрывно-печален,
а фальшивые ласки все чувства сливают в отстой.
Она честно старалась, я был озверело отчаян,
но её поцелуи горели во мне пустотой.
Я вертел и терзал бёдра юной, порочной волчицы,
рвал бесстыжую плоть, превращал сокровенное в муть...
Как-то очень печально кричали над берегом птицы,
я рычал ошалело и мял темнокожую грудь.
Её стоны в ночи мозг сожгли запоздалым удушьем.
Утро смыло в песок пазлы купленной на ночь любви.
Наслажденье и кайф заменилась тупым равнодушьем:
ни часов, ни бабла, и трусы почему-то в крови.