Напомню, что автор Отлучения - молодой ироничный скептик, новичок этого клуба
Вчера я прибыл на кружок,
Кружком сидящий в некой зале*.
(* немного овальной, с большим овальным столом)
Хотел забиться в уголок,
Но не нашел его в овале
И, потоптавшись, сел, где смог.
Пока Поэта ожидали,
Налево от меня брюнет
Примерно двадцати трех лет
Судил - умно и деловито -
С большой сноровкой эрудита,
Как много Сталин сделал бед.
(Вообще, в кружке - одна элита,
Библиоманов Высший Свет).
Ему кивали там и тут.
Оно понятно: этой темой
Поэты вышние живут,
Не то что местная богема.
У каждого особый счёт
К тому "грузинскому тирану",
И гнев их праведный течёт
И отливается в тираду.
"Я не могу писать о культе, -
Сказал один поэт такой, -
(Юница стала знаменитой сходу, фамиль забыл)
Как не могу пощупать культю
Своей мозолистой рукой".
Другие - могут! И в семнадцать
Вождя поносят свысока.
Уже успели разобраться
И поднимается рука.
Ещё вчера они пищали:
"Ула! Да здлавствует!" - и вот
Сковали добрые пищали,
Чтоб пострелять "тиранов" влёт.
И наш поэт пальнул туда же
И тоже "в центр" угодил!
И кто теперь о нем не скажет,
Что он и зрел, и очень мил.
Поэта дружно одобряли,
Уже плели ему венки:
"Ах, близко всё к "За далью - дали"
(За далью - даль, гл.14. "Так это было").
Он и Твардовский - так близки!"
"А как он противопоставил
Злу - человечность Ильича!"
("За далью...": "Великий Ленин не был богом
И не учил творить богов")
"Ах, он уже себя прославил!" -
Воскликнул кто-то сгоряча.
"И что же он? Какого роста?
Нет, я люблю его уже!"
... И всё звучало, словно тосты,
И пахло, словно бланманже.
...Но вот и "бенефициант"
Пришел в простой рабочей блузе...
Конечно, истинный талант
Во фраке не выходит к Музе,
Поскольку фрак не для труда...
Поэт сел рядышком со мною.
Ну, думаю, моя беда -
Теперь и рта я не открою!
Поэт красой не поражал,
Не ослеплял орлиным взором,
Но носом, длинным, как кинжал,
Он так подействовал на зал,
Что зал опомнился не скоро.