Ах, знал бы ты, мой верный пастырь,
Услышал сердцем бы о том,
что я три дня лежу, как пластырь
приклеив к жизни сон-ничто,
что я тону в своей кровати,
что сладко мне не видеть свет
и преть, как труп, в свободном платье,
не размыкая вспухших век.
Есть вещи смерти пострашнее:
Я в коконе из простыней
бледнею, чахну и мертвею
И грудой становлюсь камней.
Мне тесно и тепло: еще бы,
Ни сквозняка, ни перспектив
На дальний город, чьи чащобы
Темнеют ада супротив.
Ах, знал бы ты, как безопасно
Спать, ввергнув тело в темноту
И никогда не просыпаться
Ни в сладкой блажи, ни в поту.
Приляг со мной, забудь земное,
Поросшее, как мхом, тоской.
Усни со мной, срастись со мною,
Не слыша голосов в людской,
Возню и беспрестанный топот,
И скорбный плач, и строгий тон.
Мой сон, холодный и глубокий,
Есть абсолютное ничто.