Когда нас журналистике учили, -
из той поры мне вспомнился пример,
как репортаж мне сделать поручили
о матери Героя СССР.
Я, помня указание главреда,
старалась не забыть любой вопрос,
с наградою поздравить, с Днём победы
и к празднику вручить букетик роз.
То было моё первое заданье.
Я шла, сознанья миссии полна.
А встретила насчастное созданье,
что плакала, притулясь у окна.
И жаловалась мне, что одинока,
без хлеба-молока уж сколько дней,
забыли пионеры к ней дорогу,
а обещали шефствовать над ней.
Всё ценное давно снесёно в скупку,
молчит за неуплату телефон...
Я убрала блокнот обратно в сумку
и зачехлила снова микрофон.
Купила и сварила ей покушать,
в аптеке что-то, капли, мазь для ног,
и, сев напротив, стала слушать, слушать
её невнятный горький монолог.
Как на войне погибли все три сына
а кто Герой из них, кто не Герой,
то было ей по правде всё едино,
все вместе спят теперь в земле сырой.
Всех засосала страшная воронка,
испепелив всю жизнь её дотла.
Последняя на мужа похоронка
уж в мае сорок пятого пришла.
Всё младшенького чаще вспоминала,
как он сирень дарил ей по весне.
(Он не Герой, другой, но я молчала,
и плакала безмолвно вместе с ней).
Война гремела, бомбы было слышно...
А за окном вовсю цвела сирень,
как никогда разросшаяся пышно,
ведь рвать-то было некому теперь...
И всхлипывала в старенький платочек,
что отнято у ней войною всё.
«Теперь-то он, мой младшенький сыночек,
уж никогда сирень не принесёт...»
Я позабыла все свои вопросы,
корреспондентский статус и кураж.
Нелепыми смотрелись в вазе розы.
Не клеился парадный репортаж.
Я долго не могла найти зачина,
отринув трескотню фальшивых фраз.
Я не могла писать как нас учили.
Я написала правду без прикрас.
Мой материал начальством был охаян.
Кричал редактор, что со мною влип.
В монтажной оператор, чертыхаясь,
вымарывал из плёнки каждый всхлип.
Мою заметку в мать и душу кроя,
пытались мне доступно объяснить:
«Должна быть не такою мать Героя!
Должна гордиться, а не слёзы лить!»
А я, не понимая одиоза,
всё видела, кусая карандаш,
тоску её, её святые слёзы,
не втиснутые в бодрый репортаж.
И, испугавшись стать тогда такой же,
ушла от них на вольные хлеба.
О как я ненавижу толстокожий
тот оптимизм советского раба!
Парад вранья от вышколенных кадров,
лукавых цифр, победных рапортов,
посулов лживых о счастливом завтра,
разинутых внимающих им ртов!
Чур, чур меня, ученье государства,
его шаблонов, прописей, лекал!
Пить низких истин горькое лекарство
от миражей его кривых зеркал.
Людей ценить превыше, чем награды -
с тех пор я обучилась как азам.
И не бояться негатива правды,
и верить вопреки Москве слезам.