Нельзя глаза отдать слепцу, старухе – молодость и силу.
Пусть немощь движется к концу, раз жизнь, как платье, износила,
сочится похоть между швов одежд, истрёпанных старухой,
не поняла, что есть любовь, прожив дешёвой потаскухой.
Как тень бредёт среди людей – грязна, назойлива, заразна,
и клянчит, клянчит… впрочем ей любая корка будет яством.
Она погрязла в миражах, сама себя питая ложью,
да только моль на шеншелях не станет бабочкой пригожей.
А где-то там осталась жизнь, где не была она любима,
и как бы пазлы ни сложить – опять всё мимо…мимо…мимо.
Она, как старый чемодан, таскает груз своих ошибок –
больную ревность к пустякам и неприятие улыбок,
что предназначены не ей, и зависть – старую привычку.
НО! не найдя других ключей, она использует отмычки.
Она, как вор, чужую жизнь читать пытаясь в междустрочьях,
готовит варево из лжи, давясь слюною злых пророчеств.
Не спрятать пошлость и не скрыть – она давно видна под гримом.
И время не остановить, оно опять всё мимо… мимо…
Она не смотрит в зеркала, боясь увидеть отражённой
ту пантомиму, где была статисткой, НО! не примадонной.
Не написать другую роль и не вписаться в чью-то песню,
не разгадать чужой пароль, чтоб в чей-то дом вползти, как плесень.
Что ей осталось? Ни-че-го. Давно истлели в гардеробе
в кармане старого пальто билеты, пропуски и роли.