Мы с тобой встретимся по дороге в рай, обязательно.
Ты будешь старая, мудро прожившая век, карга.
Я ж на машине своей угроблюсь где-нибудь вскорости
и буду ждать тебя у входа в рай сорок лет.
«Что же, - ты скажешь мне, смеясь укоризненно, -
Что же ты так, мой друг, надо мной подшутил?
В двадцать семь лет твоих не нужна тебе я, старая.
Что же я сорок лет, плача, тебя звала?»
Я же в ответ скажу, смеясь снисходительно:
«Что же ты, старая, не знаешь ты до сих пор,
что здесь у нас в раю не тела, а души действительны,
и твой облик, какой он там, мне все равно.
Мне же тебя не целовать в твои щеки бледные,
да и ты меня не станешь, как встарь, ласкать.
Нет… Мы сядем рядышком и говорить будем.
Есть, что сказать, милая, есть, что сказать…»
Будет в запасе у нас синее море времени.
Ты наконец мне поведаешь, наконец,
как ты могла тогда, дура непостижимая,
как ты могла тогда… Да и я как смог, идиот.
Словно скупцы свои алмазные камушки
будем перебирать земные наши дела.
И утонем с тобой, моя проклятая, и не выплывем,
в синих до невозможности словах, слезах…
И Боже на нас с тобой тогда сильно обидится,
что мы не смотрим в точи его и гимн не поем,
а только, как ненормальных двое, за руки держимся
и говорим – всю вечность его пресловутую – напролет.