Из романа о юных самоубийцах
Возлюбившие Смерть более, чем друг друга,
взявшись за руки, лепеча обескровленными устами,
дети – две сломанные игрушки, два темных недуга,
две звезды рождественские с обуглившимися лучами…
«Я хотел бы выблевать или вырезать свое сердце
и вручить его вместо торта на твой день рожденья.
В память об Энгри, не выносившем сладкое с детства,
злом и отчаянном, повесившемся на прошлой неделе».
«Спасибо-спасибо, я вкушу этот дивный подарок,
я запью его спиртом и занюхаю черными розами.
Надеюсь, мне хватит: таимая в нем отрава
сильней цианида, цикуты, цирроза мозга?..»
«Ц – излюбленная согласная смерти, я тоже заметил…
Вдвоем мы сумеем, справимся. Вместе легче.
Только не будем ни петь, ни громко кричать об этом –
в память о Бьюти, молча и просто ушедшем».
«Я хотела бы разукрасить лицо бритвой,
стать подобной гранату, сочащемуся соком,
гранату – любимому плоду Аида,
темноликого гордого мертвого бога.
Я хотела бы стать прекрасней всех женщин на свете,
даже первой жены Адама – Лилит, сотворенной впустую…»
«Лишь одной-единственной прекраснее стать не светит…»
«Знаю. Лишь к одной-единственной я тебя не ревную».
Тихий смех понимающий. «К нашей общей малышке, к смерти…
единственному сокровищу…» Грезитесь или снитесь -
дети, заблудившиеся в изнанке неба,
в черном его подбрюшье. Рвущие серебристые нити…
Ромео и Джульетт, переписанные вставшим из гроба Шекспиром,
злым и больным, насмотревшимся потусторонних кошмаров.
«Улыбнись, мы падаем в вечность…» Нет. Мимо…
Снова, в который раз промахиваясь, как ни странно.