Когда синь небес полиняет от горя,
И смоют все краски дожди проливные,
Металлом, не словом, решатся все споры,
И птицы привычные гнёзда покинут;
Когда фыркнет конь, и на скользкие камни
Ступить не решится – с водою холодной
Уходят мгновенья как листья; внезапно
Тебе повстречается прачка у брода.
Взор – полночь, а в косах запуталась осень,
В речах – гулкий скрежет вороньего грая,
И дева она, и старуха – ты спросишь,
С чьей сбруи она пятна крови смывает:
- Чьи это доспехи, все в буром и алом,
Чью это одежду ты ныне стираешь?
Вода в быстрой речке багровою стала,
В висках бьётся отзвук собачьего лая.
Она и кричит, и хохочет, и воет,
Так пляшут на тризне, так в праздник рыдают:
Тебе не мерещится – прачка у брода
Вороньими мир осеняет крылами.
Она полощет в красной воде,
Она полощет – знать, быть беде,
Она полощет – кровь не отмыть;
Да ты не бойся – ведь голосит
Прачка у брода – да, о тебе,
Так что всё поздно – спорить, скорбеть:
Мёртв и оплакан – да сам не знал,
Все тропы – прахом, ржавеет сталь.
Когда задрожишь, словно листья осины,
Не зная, куда подеваться от рока,
Что дышит в затылок, царапает спину,
Гремит приговором в ушах без умолку.
Осыплешься наземь последнею данью
Корням, что иссушены жаждой предсмертной:
Всё пьют – не напьются. И, взором стеклянным
Дороги не видя, сорвёшься за ветром .
А голые ветви, как лапы чудовищ,
Исхлещут лицо, плащ порвут – но отпустят.
Да только – куда жеребца ты погонишь?
Конец здесь един для героев и трусов.
Плетётся повсюду узлами шиповник,
Горят на щеке меткой гибельной шрамы,
И проще разжалобить камень холодный,
Чем крах всех твердынь поприветствовать прямо.
Но всё ни к чему, и свершится, что должно:
Настигла тебя непреклонная Маха.
Коль прачка у брода печаль наворожит –
Уж поздно для веры, отваги и страха.