Перевод Е. Дьяконова
Джидария
Вот имя для тебя, -
Сказала женщина
И в коридоре петляющем исчезла…
Там вижу небо я, мне до него подать рукой.
Крыло голубки белой несет меня
К другому детству. Я и не мечтал,
Что стану взрослым. Все наяву. Я знал,
Что где-то рядом я,
И я лечу. Я буду тем, чем стану
На последнем небе.
Кругом белым – бело.
Подвешенное море над крышей облака
Столь белого. И белое ничто
На абсолютно белом небе. Я был и
Не был. Единственный в окрестностях той
Белой вечности. Явился раньше срока.
Ни ангела, который бы сказал мне:
Что делал ты там, в жизни той.
Не слышал я восторга праведников, ни
Грешников стенаний. Один я в этой белизне.
Один…
Ничто не причиняет боли мне у Божьих врат,
Ни время, и ни чувства. Не ощущаю легкости вещей
Иль тяжести предчувствий. Мне некого спросить:
- Где я сейчас? Где город
Мертвых. Здесь нет небытия. В нигде…
В невремени. Здесь нет и бытия.
Как будто я уже однажды умирал,
Мне так знакомо это чувство. Я знаю, что
Иду туда, о чем я не имею знанья. Возможно,
Где-то я еще живу и знаю
Чего хочу.
Однажды стану я лишь тем, чем стать хочу.
Однажды стану мыслью я. Ни меч ее не унесет,
Ни книга на пустырь земли…
Она дождю подобна, что пролился на гору
Из крохотной травинки.
Ни сила победившая,
И ни бродяга-справедливость.
Однажды стану тем, чем стать хочу.
Однажды стану птицей я. Я стану птицею гнезда
Небытия
И бытия. И каждый раз, как крылья обгорали,
Я приближался к истине, я восставал из
Пепла. Я толкователь снов, я отказался
От плоти и души, лишь только б завершить
Поход за смыслом первый свой.
Смысл сжег меня
И вмиг исчез. Нет и меня. Бездомный я
Небесный житель.
Когда-нибудь я стану тем,чем стать хочу.
Когда-нибудь я стану виноградной лозой.
И с этих пор меня пусть выжимает лето.
Пусть выпьют пьяницы мое вино,
Их силуэты в люстре кабака.
Мессия я и миссия.
Я почта мелких адресов.
Однажды стану тем, чем стать хочу.
- Вот имя для тебя,-
Сказала женщина
И в коридоре белизны исчезла.
- Вот имя для тебя, его запомни хорошенько.
Не изменяй ни харфа в нем.
Что б ни случилось со знаменами племен.
Будь другом горизонту имени.
На мертвых проверяй его и на живых.
В присутствии чужих
Произноси с достоинством его.
Ты на камнях пещеры начертай его.
Когда растешь ты, я росту. О, имя!
Ты носишься со мною, я с тобой.
Чужое – брат чужого.
Возьмем мы имя со слабым женским харфом.
Где мы сейчас? О, имя!
Что сегодня, и что завтра? - Расскажи.
Что время, а что место?
Что ждет нас впереди?
Однажды станем тем, чем стать хотим.
Не путешествия начало и не конец пути.
И мудрецы не утолили жажду знаний,
А странникам до мудрости скитаться и скитаться .
Из всех цветов нам ближе незабудки.
Наверх, все наверх. Там на горных лугах,
Где голос Аллаха звучит на заре,
В зеленой стране, высокой стране
Струится рекой
Касыда моя.
И где-то там я
Далекий такой,
Далекий такой.
Для женщины поэт и ветерок - забава.
- Возьми ту сторону, откуда ты подул,
Которая разбилась и пропала.
Верни мне женственность.
Мне остается только наблюдать
За тем, как озеро свой лоб морщинит.
Возьми мой завтрашний,
Верни мне день вчерашний, когда мы были вместе.
После тебя ничто не убежит
И не вернется.
- Возьми касыду, если хочешь,
В ней только ты, одна лишь только ты.
Возьми меня к себе, и я наполню свою ссылку
Голубиной почтой со следами твоих рук.
Который же из нас я сам?
Звезда пусть упадет в пространство
Между письмом и речью.
А память нас с собой уносит
В те времена, когда мы родились:
Век острой сабли, звонкого мизмара,
Туда, где вяжущий инжир, колючий кактус,
Где смерть такой нескорою была,
Такой понятною, широкой, тихой,
Как речное русло. Сегодня
Все решает кнопка на панели электронной. Убийца
Не внимает зову своих жертв,
Шахид не слушает его советов.
Откуда этот ветер, что тебя принес?
Скажи, откуда эта рана. Ты назови
Мне самый близкий путь, где мы с тобою дважды пропадем.
Смотри, как бьется жилка на твоем виске.
Мне больно от ее биенья.
Мне хочется обратно, в сказку. Мне вкус соленой крови
Приносит только боль.
Кувшин разбитый рыдает голосами
Сирийских женщин побережья. Как это далеко!
Их солнце обожгло. Они сгорели. Я, нерожденный,
Видел их и слышал,
Как журчит вода в кувшине, который их оплачет.
Они на облако вернулись.
Век золотой вернется с ними.
Но эхо молвило:
Вернется только прошлое титанов
В далеких обелисках - следы их
Золотые, золотые – и письмах немощных грядущему.
Подай нам хлеб насущный,
Который можно съесть,
И настоящее сильней, чем оно есть.
Мы вечности не алчем
И жизнь нам после смерти не нужна.
Сказало эхо:
От надежды безнадежной я устало. Претят мне
Хитросплетенья слов. Что после
Вавилона? Яснее путь на
Небо. Неизбежность конечной целью
Разродилась. Молитвы – прозой.
Гимны не звучат.
Так зелена земля моей касыды, зелена
И высока.
Из бездны на меня взирает.
Чужой ты в своих смыслах. А там достаточно
Побыть одним, чтоб стать
Народом.
Я пел, чтобы пространство взвесить
И пропустить сквозь боль голубки.
Не для того, чтоб толковать Аллаха слово человеку.
Я не Пророк и не к чему мне откровенье.
Я говорю, что моя бездна – мой подъем.
И в языке, что я принес
Чужой я. И подчини я чувства харфу «Дад»,
Тотчас же к харфу «Я» отправят мои чувства.
Слова – далекая Земля, но близкая
Звезде высокой. Слова – далекие из близкой ссылки.
Не хватит книги, чтобы рассказать:
Я обнаружил вдруг, что существую
Всей полнотой небытия.
И всякий раз как начинаю себя искать,
Я натыкаюсь на других. А в поисках других
Я нахожу только себя чужого.
Не «все» ли я, сведенное в «одно»?
Чужой, устал от Млечного пути
К Любимому. Я от себя устал,
Которому все говорят: здесь много слов и не хватает Формы.
Я переполнен зовом слова. В себя сквозь Зеркала гляжу: вот он – уже ли это я?
И хороша ли роль моя в последнем
Акте?
Прочел ли пьесу я
До представленья,
Иль просто вынужден играть чужую роль?
А, может, жертва изменила текст,
Чтоб пережить рождение, когда
От пьесы автор отказался,
Ушел актер, и зрители ушли?
Я сел за дверью и гляжу
На дверь: Вот он – уже ли это я?
Вот мой язык, вот голос мой и совесть.
Но автор то другой...
И я другой. Пришел, но не добрался.
Сказал, но ничего не произнес.
Я тот, кому сказали сумрачные харфы:
Пиши и будь!
Читай, найдешь!.
А если захотел сказать, то сделай это. И смыслы
На тебя пойдут...
Твое нутро – вот то, к чему стремишься.
Вокруг матросы. Порта нет.
Я отшатнулся от намека, фразы.
Нет времени понять свой новый статус.
Какие-то мгновенья разделяют два состояния. Еще
Вопрос не задал о темном сходстве двух дверей:
На выход и на вход ...
Я мертвых не нашел, чтобы чуть-чуть пожить.
Пропал и голос. Невозможно закричать. Ты –
Быстротечно, время! И ты оставило лишь то,
Что вторят мне те сумрачные харфы:
Реальность – это вымысел, пожалуй.
О, время, что не ждет...
Не ждет того, кто опоздал родиться.
Пусть прошлое еще раз будет. Ведь это та
Единственная память о нас, когда мы были все друзьями.
Не жертвами твоих процессий. Пусть будет прошлое
Моим знакомым. И не ведущим, и не ведомым.
Я видел: не помнят мертвые, не забывают...
И не взрослеют. Часы на их руках
Не кажут. Не чувствуют: они
Живы или мертвы мы.
И ничего того, чем был я и чем буду. Там все местоимения пусты:
Во «мне» есть «он», во «мне» есть «ты».
Не значит «все» и «что-то» ничего. Живой не скажет
Мертвому: живите!
Теряются там чувства во плоти. И
И ощущения там напрочь исчезают.
Нет тела моего. И неизбежность смерти
И предыдущей жизни не пугает.
Как будто я - это не я. Так кто я?
- Усопший или вновь рожденный?
В тот звездный час, когда в туманность
Меня взяла с собою смерть, я о рождении не думал.
И не был я ни мертвым, ни живым.
Небытие ничто там. Равно как и ничтожно бытие.
Моя сестра мне говорит: - гораздо лучше.
И делает укольчик. Будь покоен.
Ты заслужил немножко помечтать...
Я видел своего французского врача.
Он открывает камеру
И бьет меня кнутом.
Ему помогут два квартальных полицейских.
Я видел, как отец мой возвращался
После хаджа, оглушенный
Хиджазским солнцем,
Просил сонм ангелов вокруг себя:
- Меня скорее загасите! ...
Я видел марокканцев,
Играющих в футбол.
Швыряющих в меня камнями.
Вернись с ответом и оставь в покое мать.
Отец наш, ты, наверно, кладбищем ошибся!
Я видел Рене Шара,
С Хайдеггером сидящим.
На расстоянии двух метров от меня.
Они пили вино.
Им не нужны стихи.
Был разговор мгновенным,
А завтра приходило ожиданьем.
Я видел трех товарищей своих рыдающих
И шьющих саван мне
Из ниток золотых.
Я видел Аль-Маарри, прогоняющим
Всех критиков своих
Из собственной касыды.
Я не слепец,
Чтобы увидеть то, что зрите вы.
Страну я видел, что меня встречает
Утренним объятьем. Достойным будь лепешек аромата,
Таким же, как цветы на парапете.
Но матери очаг еще
Горит.
Приветствия так горячи, как караваи из печи!
Ты зелена земля моей касыды, зелена!
Достаточно и речки будет
Чтобы бабочке шепнуть на ушко:- ах, сестричка,
Достаточно одной лишь речки,
чтоб удержать
На сокола крыле сказанья древние.
А сокол тот знамена изменяет и вершины дальние,
Где армии воздвигли для меня империи
Забвения, чтоб взбунтовал я
Маленькое стихотворение. Но оружие
Дает все больше слов и мертвым, и живым. В них
Харфы, что до блеска доведут
На поясе зари висящий меч.
В пустыне песен или мало,
Или много.
И жизни, чтоб начало и конец соединить, не хватит.
Историю мою забрали пастухи, уселись
На траве среди развалин, забвение превозмогли
При помощи рожков и саджа многословного,
Оставив мне в наследство след осипшей памяти
На камне поминальном. Ушли и не вернулись.
Я приобрел лишь дней своих гражданство.
Меж племенем и городом пространства
Я гражданин. Я не нашел такой ночи,
Чтоб подошла для паланкина, где ты сидела,
Завернувшись в миражи. Сказала мне:
-Зачем мне имя без тебя. Меня ты позови.
И лишь меня назвал, тотчас тебя я изваяла.
Ты погубил меня, когда
Завелся именем.
Как ты убил меня? Была чужой всю эту
Ночь. Ты заведи меня
В чащобу своей страсти. Так обними меня
И соки отведи.
Наградой тебе будет пчелиный улей
Свадебного меда.
Развей меня ветрами, что согрел в своих руках
И снова собери.
Ночь освятит твой дух нездешний.
Звезда меня увидет лишь тогда,
Когда узнает, что семья мне смерть из элексира лазурита
Припасла.
Я разобью кувшин. Пусть со мною будет.
Мое счастливое сегодня.
- Ты что-то мне сказал такое, что может изменить
мой путь?
- Я не сказал. Жизнь вне меня была.
Я тот, кто говорит с самим собой:
Последняя муаллака моя о пальме.
Я путешествую в себе.
Вокруг меня весь мир двоится.
Но жизнь достойна быть неясной,
Воробышком кружится …
Родился я не для того, чтобы узнать, что я умру.
Родился я, чтоб полюбить сокрытое в тени
Аллаха.
Меня вбирает красота, к прекрасному несет.
Люблю любовь твою и так освобождаюсь от себя
И от того, чем я являюсь…
Я сам себе замена.
Я тот, кто говорит себе:
Мельчайшие детали рождают величайшие идеи.
И ритм приходит не от слов,
А от слияния двух тел
В одной ночи бездонной.
Я тот, кто говорит себе
И приручает память … А разве ты не я?
И кто-то третий между нами:
Вы двое, вы меня не забывайте.
О, наша смерть! Возьми же нас к себе с дороги нашей.
Возможно, мы научимся восходу…
Ни солнца, ни луны,
Я тень свою оставил на ветвях терновника висящей.
И стало невесомым место,
И дух отшельника меня унес.
Я тот, кто говорит своей душе:
О, девочка, что сотворила с тобой страсть?
Нас отшлифует ветер и прочь прогонит, как запах
Осени.
Ты, женщина моя, для пути созрела.
Теперь ты в состоянии пройти дорогой
На Дамаск,
Уверенная в том, что видишь. Архангел и
Два голубя парят над жизнью нашей,
Той, что нам осталась.
Земля есть праздник…
Земля есть праздник для ущербных (мы из их числа).
Мы из следов тех гимнов,
Что слагаются в честь места. Как перья дряхлого
Орла, шатры наши полощут на ветру.
Аскетами мы были и святыми без учения
Христа. И только на излете
Лета мы сильней былинки становились.
Ты - истина моя. Я – твой вопрос.
В наследство нам достались имена.
Ты - истина моя. Я – тень твоя
На эпосов распутье…
Нам дела нет до тех богинь,
Что зачинали эпос и кознями и колдовством,
И уносили место на рогах
Оленьих из места- времени во времена
Другие…
И было б здорово, пожалуй, когда бы звезды небес наших
Повыше были, чем камения колодцев. И Пророки
Поубедительней.
И солдаты не слушали
Хвалебных слов.
Так зелена земля моей касыды, зелена.
Во все эпохи песни плодородию Земли,
Что как Нарцисс любуется собою
Ясна ей тень синонима
И точка смысла.
В них сходство притчей у Пророков
На склоне ночи.
В них мудрости осел, забытый
На холме,
Язвящий по поводу их правды и неправды.
В них для меня тот символ, что являет свою противоположность,
А не память во плоти,
И не абстрактное, что пропадает в сиянии
Огромном.
В них для меня другое «я», что высветит один, другой денек
В картине будней у певца.
(А если этого не хватит,
То у меня в запасе героическое бденье у врат чужбины).
В них для меня свой отголосок
На стене, что лижет языка морскую соль,
Когда мне изменяет разнузданный язык.
Превыше бездны была моя премудрость,
Когда сказал шайтану я:
Не искушай меня!
И выбор мне не предлагай. Позволь мне стать Благочестивым, как в притчах Ветхого Завета,
На небо рвущимся, ведь там пребудет царствие мое.
Возьми историю, сын моего отца, возьми
Историю… С ней поступай как знаешь по своим инстинктам.
А мне оставь покой и зернышко пшеничное.
Нам хватит на двоих,
Мне, брату моему – врагу.
Мой час еще не пробил, и время жатвы
Не настало. Мне следует уйти.
Поверить сердцу своему сначала и в Кану Галилейскую
Пойти за ним. Мой час еще не пробил.
Быть может, что-либо во мне со мною не согласно,
Быть может, кто-нибудь
Другой. Смоковницы вокруг одежд
Девичьих еще не плодоносят. И феникса перо
Меня еще не возродило. Меня уже, еще
Никто не ждет. Пришел я раньше, пришел
Позже. Нет никого, кто мог бы мне поверить.
Я тот, кто видит, я далекий,
Я далекий.
Кто ты, о,» я»? В пути
Нас двое. Но в Судный день я одинок.
В тот свет мерцающий меня возьми,
Чтоб я другим себя увидел.
После тебя,
О, »я» я буду кем? Передо мной,
Или за мною моя плоть? Кто я, о, «ты»?
Создай меня, как я создал тебя.
Меня ты умасти
Миндальным маслом, увенчай меня
Кедровою короной.
Неси меня из вади в бесконечность
Белую и научи меня, как жить по-твоему.
Ты помоги мне вечность потревожить, и милостивым
Будь, когда из вены кровь прольется раною.
Наш час еще не пробил, и нет посланников,
Чтобы измерить время пучком последней зелени.
Уже ли время повернулось вспять? Нет ангелов,
Сюда пришедшим, чтобы поэты прошлое забыли
Прекрасным вечером и Завтра приоткрыли
Своими же руками.
Вы, Боги и страдальцы, еще раз спойте
Первую касыду о творении.
А может быть, найдут сказители для ивы
На осеннем камне свидетельство рождения.
Или, может быть, на дне у песни источник
Обнаружат пастухи.
И жизнь вернется к тем, кто воспевает смысл,
Как будто он - крыло у бабочки, подвешенной за рифму.
Избранники, о Боги, и страдальцы.
Воспойте же меня – и жертву и стрелу одновременно.
Я – слово, я скорбящий, я - алтарь
И жертва.
Руинам я не говорил прощайте.
Всего однажды был я тем,
Чем был.
Один лишь раз, но мне хватило, чтобы узнать как
Время разлетается палаткой бедуина на северном
Ветру.
И как разламывается место
И прошлое лохмотья
Надевает заброшенного храма.
Так многое похоже на меня, а я здесь
Ни на что и не похож. Земля была мала
Больным певцам, потомкам шайтанов бедных
И безумцев, которые, увидев сладкий сон,
Слагать стихи учили попугаев,
И рубежи пред ними отворялись…
Я жить хочу…
Не для того, чтобы от голода спасти морскую птицу
Иль от урагана, но для того, чтоб стать свидетелем потопа
Вблизи. И что потом? Что
Будут делать те, кто спасся на Земле нетленной.
- Предание напишут. Где начало?
Где конец? Никто из мертвых не вернулся,
Чтоб нам ту истину поведать…
Смерть! Ты подожди вблизи Земли,
В своей стране, пока я не закончил
Свой диалог с тем, что осталось мне от жизни
Возле шатра, где ты укрылась. Ты подожди, пока я не прочту
Тарафа Бен Абда. Философы твердят,
Что время исчерпало свободу, справедливость, богов напиток…
Смерть! Погоди, пока я не закончу
Все похоронные дела веселою весною,
Где я родился и где я запрещу слова о грустной деревушке,
О стойкости инжира и оливы перед лицом
Времен и их солдат. Я вам скажу:- пусть превращусь я
В рифму Нун, чтоб был до дна я выпит сурой /Ар-Рахман/. За мною молча следуйте следами моих предков
Под звуки вечности свирели. Фиалок на могилу
Не кладите. То поражения цветок. Ведь он напоминает
Мертвым о безвременной любви кончине. Положите
На гроб мне семь зеленых колосков,
Если найдете. И два - три анемона,
Если найдете. И больше ничего. Церковные цветы
Церковникам оставьте и женихам.
Смерть! Подожди, пока я соберу
В дорогу чемодан: зубную щетку, бритву, мыло,
Одеколон и нижнее белье.
Умеренный там климат? Меняется ль погода
Зимой и осенью в той белой вечности?
И хватит ли мне книги,
Чтобы занять меня в невремени, или нужна
Библиотека? И говорят ли там на диалекте
Или высокий стиль арабский там в ходу?
Ты погоди, о, смерть,
Пока ко мне весною не вернется ясность мысли
И здоровье. Охотником будь честным.
Не подстрели газель на водопое. Пусть будет
Доверительным и откровенным наш с тобою разговор.
И пусть останется тебе лишь то, чем жизнь наполнил.
А мне - о звездах размышленья:
/Никто не умирает насовсем. Ведь, это – души.
Они меняют свою форму, место./
Смерть, тень моя, которая
Меня ведет. О, третья грань у каждой двойки!
Цвет колебаний изумруда, хризолита.
Кровь павлина. Меткий выстрел
В сердце волка.
Падучая болезнь, ты посиди,
Присядь на стул, и отложи ружье и патронташ
При входе. Повесь на дверь ключей
Тяжелых связку. И не смотри,
Ты, сильная, так пристально на вены, пытаясь отыскать
Место разрыва. Ты медицины всей сильнее.
Сильнее искусственной дыхательной системы и меда дикого.
Чтобы убить меня, зачем тебе моя болезнь?
Будь выше насекомых, земных тварей. Будь, слышишь, прозрачным, без намека гонцом небытия.
Будь как любовь, как ураган, сгибающий деревья.
И на пороге не сиди, как нищий попрошайка
Или налогов сборщик.
Не будь инспектором дорожного движенья.
Будь сильной, ослепляющей как сталь.
Сними с себя лисы
Личину. Будь
Всадником, разящим одним ударом. Скажи:
Чего же ты хотел:/ От смысла к смыслу
Я иду. Так жизнь устроена, ее теченье. И я
По своему хотенью трамбую, придаю ей вес,
Даю определенье/.
Смерть, погоди, присядь на стул
И пригуби вина в бокале, не спорь со мною. Подобная тебе
Не спорит с человеком. Подобный мне
Не спорит со слугой небытия. Ты отдохни, присядь. Возможно, Ты сегодня от звездных войн устала. Кто я такой,
Чтоб привлекать твое вниманье? И есть ли время у тебя,
Чтоб посмотреть мою касыду? – Пожалуй, это не твое
Занятье. Удел твой - прах и тленье в человеке,
А не его поступки и слова.
Смерть, ведь тебя сильнее все искусства,
Тебя сильнее песни междуречья
И обелиски египтян, могилы фараонов.
И надписи на стенах храма тебя сильнее оказались
И победили. И из твоих ловушек вечность ускользнула…
Так делай же что хочешь с нами, что хочешь делай и с собой.
Я жить хочу, я жить хочу…
Мне есть, что делать здесь, на географии вулканов.
От Лота времени до взрыва Хиросимы.
Пустыня есть пустыня. Как будто я живу
Здесь вечно, познать я жажду то, чего
Не знаю. "Сейчас", пожалуй, дальше,
А вчера, пожалуй, ближе. И завтрашний минувший день.
Однако я беру "Сейчас" за руку,
Чтобы история через меня прошла, не время мимолетное,
Подобное испугу горного козла.
Спасусь ли завтра я от электронной скачки
Иль медленного хода каравана моего
В пустыне? Есть дело у меня и для загробной жизни.
Как будто завтра я не буду жить. Есть дело у меня всегда
И для Сегодня. Поэтому я слушаю мурашек, что бегают
По сердцу моему. Мне нужно больше сил. Я слышу голос
Каменного плена. Освободите мою плоть. Я замечаю как
В скрипке страсти покидают Землю,
В небесные края бегут. И женская рука сжимает
Мою прирученную вечность. Я создан был,
Я был любим, затем травою вырос на могиле,
Которая меня являет временами.
О, смерть! Оденься, присядь на подоконник
Дней моих. Ты мой всегдашний друг,
Как будто сослан он, один к живым созданьям.
Нет жизни у тебя. Ведь жизнь твоя – то смерть моя,
Ты не живешь, и ты не умираешь, детей лишаешь
Жажды молока. Тебя ребенком в люльке не качали
И ангелы тебя не привечали, рога пугливого оленя,
Как это было с нами, гостившими у бабочки на крыльях.
Изгнанник ты, одна, бедняжка. Тебя не прижимала
Женщина к груди,тоску свою с тобой не разделяла
По тем словам бесстыдными,
Сродни соединенью в нас земли и неба.
Ты не родишь ребенка, который бы промолвил кротко:
- Папа, я тебя люблю. Изгнанник, князь князей.
Твой скипетр – бесславен и конь без сокола, корона –
Без жемчужин. Ты без знамен и без священных труб!
Как ходишь ты без стражи и певцов
Трусливою походкой вора. Ведь это ты, великий,
Всесильный повелитель мертвых, жестокий полководец
Войска ассирийцев. Так сделай же из нас и из себя, что хочешь.
Я так хочу, я так хочу пожить, чтобы
Забыть тебя… забыть с тобою отношенья.
Лишь для того, чтобы прочесть послания небес далеких.
И всякий раз, как я настраиваюсь на ожиданье прихода твоего,
Становишься ты дальше. А всякий раз, как говорю: уйди,
мне нужно завершить цикл двух воплощений, чтобы
Остаться в одном теле, ты появляешься меж мной и мной
И говоришь с издевкой: - Ты не забыл о нашей встрече…
- Когда? – На пике забытья, когда поверишь в мир,
И станешь поклоняться деревянным саркофагам и надписям
пещерным.
Когда ты скажешь: я след, сын самого себя,
- Когда же наше время?
Позволь же выбрать ресторанчик на пороге моря.
– Нет … Не подходи, о, сын греха, Адама сын к границам Бога.
Ты не рожден, чтоб спрашивать, рожден, чтобы трудиться…
- Будь другом, смерть! Дай смысл, чтобы понять -
побудь такой – суть тайной мудрости твоей!
Быть может, все же Каина я научил стрелять напрасно.
Быть может, опоздал Иова научить долготерпенью.
Быть может, оседлала мне коня,
Чтобы убить меня на нем?...
Первый поэт Палестины Махмуд Дервиш родился в 1941 году в деревне аль-Барва, которая впоследствии была уничтожена израильскими войсками. Образование получил в Палестине, находясь там на нелегальном положении. В период с 1961 по 1972 годы за свою общественно-политическую деятельность неоднократно арестовывался израильскими властями. В 1972 году переехал в Египет, а затем в Ливан, где работал в издательских структурах Организации Освобождения Палестины, состоял членом исполкома этой организации. После заключения соглашений Осло, подал в отставку из исполкома ООП. Некоторое время проживал в Париже, затем вернулся на родину с разрешения израильского Кнессета. Лауреат многих литературных премий Палестины, стран средиземноморского бассейна и Европы, в том числе лауреат премии Ибн Сины (1982 г.) и Ленинской премии в области литературы (1983 г.)Умер 9 августа 2008 года. Похоронен в Рамалле.