Старое письмо о маме

Валерий Короневский
24 cентября 1999 года

И лето пролетело, как один день, и осень теперь летит, осень как лето. Такого лета и осени не было никогда, все представления о дождливой Прибалтике опровергнуты напрочь. Сказочная, роскошная погода. Для отдыха бы, не для будней, хотя конечно для всего хороша, лучше всего что можно представить, хотя работающие жаловались. Но работать, да еще ворчать, жаловаться на работу,- какое это счастье. В любую  погоду.

Это я вчера ночью написал. Смотрел какой-то необычный английский фильм почти до двух часов и вдруг надумал включить наконец компьютер и что-то написать. Все лето сочинял письма разным адресатам, гуляя по лесу или ковыряясь в саду. Иногда даже получалось интересно и один раз, кажется, а может быть и больше,  получилось так завершенно и эффектно, что пытался развить, отшлифовать и записать или хоть запомнить пока, чтобы отправить кому-то. Но по мере "шлифования", все это мне надоело и сегодня уже и не вспомнить, о чем это я хотел и чем был так доволен. Постоянная беда: сочиняешь с удовольствием, как будто беседуешь, общаешься, испытывая от этого радость, угадывая вопросы и сомнения собеседника, "поражая" неожиданными ходами... А когда собираешься это все записать и отправить собеседнику, скучно повторять уже обсужденное и в лучшем случае пишешь неизвестно что, чушь всякую, что приходит в голову в процессе письма, а чаще просто ничего не пишешь, сперва пытаясь "собраться" и все-таки написать, а потом забывая и начиная сочинять что-нибудь новое другому.

 Лето в этом году совершенно необыкновенное: очень сухое и теплое. И грибное. Три месяца прожили на даче с мамой, она загорела и немного окрепла, хотя правая рука заметно теряет свои функции, что конечно очень раздражает маму и ужасно огорчает меня. Просто не могу видеть эту дрожащую бедную скрюченную ручку, сердце останавливается. В последнее время пытается уже держать вилку-ложку левой рукой, что конечно тоже плохо получается. Но удивлять, поражать меня не перестает. Особенно поражает чувство юмора, которое ее не оставляет. В самых разных, совсем вроде не смешных ситуациях, когда боишься увидеть раздражение, злость или может быть даже слезы, мамино лицо вдруг озаряется такой светящейся улыбкой, становится так по-прежнему молодо и лукаво и хохоток такой прежний. Это всегда так неожиданно и так удивительно приятно и стыдно. Потому что я-то свое чувство юмора потерял совершенно. Слава Богу, что сохранилось хоть, как какой-то юморист сказал, "чувство, что у меня нет чувства юмора", то есть я понимаю, что должно быть смешно, соображаю, в каком месте надо бы смеяться, так что в компании веду себя "адекватно", хотя без свидетелей совсем не смеюсь и ничто не смешно мне. Впрочем наверное это естественно, если вспомнить какой хохотун я был в юности - отсмеялся отпущенную мне норму. Неличка, помнишь как мы смеялись в Красково, валяясь и давясь хохотом, чтобы не разбудить дядю Ина и как тетя Ляся, тоже смеясь, утихомиривала нас. Вот а мама это прекрасное чувство, помогающее пережить все невзгоды и трудности, сохранила в очень естественном, неожиданном и безотказном виде. Завидую и радуюсь и за нее и за меня. Наверное все-таки за меня. В своем эгоизме убеждаюсь постоянно и неожиданно.