Пиджак был пропитан водкой,
С оттенком рвоты и гуталина.
Чаевых оставив примерно сотку,
Вышел то ли из бара, то ли из магазина.
На улице трахались ветер с дождём,
Для которых не писаны земные законы.
Дым анаши уже полчаса гулял в нём,
Вырывая из лёгких предсмертные стоны.
Быстро идущих прохожих мимо,
Безразличие отделяло от тела,
Которое на последние доехало до Рима,
Чтоб попасть на могилу, одна неделя.
Иссякший, промокший он думал о ней,
Вспоминал её на любовнике скачки.
Зрелище от которого не помогал хреновый портвейн,
И мёртвая тушка соседней собачки.
Катаклизм для души и тела,
Вскоре ляжет на дно.
Когда его очертят мелом,
Остальные нагрянут в кино.