Тот, который семь лет любил и мучил Еву, ушёл.
Дан.
— Я тебе дан! — любил повторять он.
И вот ушёл. Но оставил повсюду метки, маячки, чтобы она не забывала: он здесь был!
Несколько седых волосков над её виском.
Морщинка между бровей.
Тонкая ниточка шрама у основания большого пальца — когда они в сотый раз за день поссорились, Ева полоснула ножом по руке, чтобы иметь законное право завыть, выплеснуть боль и обиду наружу, — и тем самым спасла его от поступка, за который потом ему было бы стыдно.
Газета, заброшенная под диван, — есть у него такая привычка.
Кружка с дурацким Микки Маусом — и чем она ему нравится?
Галстук на дверной ручке — надо же, забыл…
Изломанная книжонка в ванной — туалетное чтиво!
В мусорное ведро их!
В тот вечер Ева задержалась на работе и припозднилась с ужином.
Хлопнула входная дверь, Дан вошёл в кухню, и Ева привычно напряглась, готовясь услышать его раздражённый голос.
— Нам следует расстаться. Завтра вечером заеду за вещами, — голос был ровным и холодным.
Она не сказала ни слова и не обернулась. Он вышел.
На другой день после работы Ева поехала к Машке.
Машка не стала ни о чём спрашивать, поняла, что дело плохо, не зря же они дружат с первого класса. Потащила на кухню, принялась кормить, подливать вино и кофе — и говорила, говорила, говорила… Наверное, утешала.
Ева не улавливала смысла слов, сидела, будто оледеневшая, только изредка, отвечая на вопросы, кивала или качала головой — судя по тому, как округлялись Машкины глаза, чаще невпопад.
И думала: как же он соберёт вещи, ведь не сумеет сам!
Трясла головой, гнала эту мысль, машинально что-то откусывала и отпивала, смотрела на Машку — им обеим по тридцать три, только у Машки всё есть: замечательный муж, двое мальчишек, собака, а у неё…
Они засиделись допоздна, благо, начиналась суббота, и никому не надо было рано вставать.
Устраиваясь на диване в Машкиной гостиной, Ева подумала почти со злорадством: вот и пусть он собирает свои вещи,
пусть хоть раз в жизни попробует сделать что-то сам!
Утром, провожая её, Машка сказала:
— Ты это… Не очень, ладно? И возьми мой зонтик, обещали ливни.
— Спасибо, Машунь, — Ева погладила Машку по плечу, чмокнула в щёку и стала спускаться по лестнице.
— С грозами! — крикнула Машка вдогонку.
— Ливни с грозами — это именно то, что нужно!
До дома было недалеко, поэтому Ева шла медленно, подмечая, как небо стремительно меняет цвет с голубого на пепельный, и город, будто присыпанный пеплом, теряет краски; как дыхание ветра становится частым и порывистым, как разлетаются птицы, предчувствуя дождь, а люди ускоряют шаг.
— Девушка, садитесь, подвезу, сейчас ливанёт! – незнакомый мужчина, дорогая машина, короткая стрижка, аккуратная бородка-эспаньолка.
Как у Дана...
Ева повернулась к мужчине, посмотрела прямо в его зрачки и покачала головой.
Кажется, он испугался.
И тут наверху что-то упало, раскололось, разлетелось на осколки, и хлынул дождь.
Небо плакало обильно и со вкусом, как обиженная первоклассница.
Ева заскочила в цветочный киоск, вытерла ладонями мокрое лицо.
— Да, разверзлись хляби небесные, — сказала продавщица. — Ничего, летние слёзы споро льются да быстро высыхают. Может, пока выберете букетик?
Ева купила белые фиалки в горшочке и вышла на улицу.
Дождь уходил. Тучи раздвинулись, как пыльный театральный занавес, солнце спокойно и уверенно вышло на авансцену — и сразу всё вокруг зазвучало, засияло и заискрилось, приобрело глубину, цвет и силу.
Белое стало белым, синее синим, золотое золотым, а поперёк улицы, цепляясь краями за крыши высоток, повисла большущая радуга, яркая, как улыбка.
И Ева ответила — пусть слабой и робкой, но всё же самой настоящей улыбкой.
Ева вошла в подъезд, поднялась на свой этаж, машинально вставила ключ в замок… и замерла.
Сердце отчаянно заколотилось — то ли с надеждой, то ли от страха: а вдруг Дан не ушёл?
Вдруг он сейчас пьёт кофе на кухне со своим Микки Маусом или ещё спит?
Вдруг он сказал сгоряча, а потом передумал? Как ей тогда быть?
Она несколько раз глубоко вдохнула и повернула ключ.
В прихожей было темно. Ева осторожно сняла босоножки, прислушалась, на цыпочках прокралась в комнату… Там было тихо и пыльно.
Полупустой шкаф, полупустые книжные полки, на одной — ничком — фотография пятилетней давности.
Их счастливые глупые влюблённые лица, сияющие глаза, улыбки до ушей, сплетённые пальцы...
«Я тебе дан.»
Ева поставила горшочек с фиалкой на подоконник, скинула мокрое платье и вошла в ванную.
Стоя под тёплыми струями, вспоминала ливень, острый будоражащий запах влажной земли, мужчину в автомобиле, улыбку радуги…
Нет, не может быть, чтоб в её жизни не случилось больше ничего хорошего!
После грозы всегда приходит солнце.
Она натянула майку и шорты, включила радио, поймала волну.
Женский голос пел: «Будет солнце улыбаться, будут губы целоваться, и смеяться небеса — и другие чудеса. Это будет, будет, будет — спелым яблоком на блюде!»
Ева кивнула – яблоки и чудеса она любила.
Сделала погромче, оглядела разорённую комнату и принялась за уборку.