(Письма, набранные экспромтом, по возращениям из больницы, после обеда до ужина. Восхищение соседями по палате, которые очень больны, но превозмогают все героически)
Бьем челом тебе, царица.
Дальше каждая страница
Будет, видимо, в стихах,
Хоть поэзия «не ах».
Опять молчишь. Но письма-то со мной!
Они недавно писаны тобой.
В них есть любовь, томление и страсть,
И жалобы на адскую напасть.
И я — люблю! И не могу молчать!
Готов кричать, метаться и «стучать».
На части рвусь измученной душой,
Хоть закаленный, старый и большой.
Вот и стучу — с листа, как пианист,
Душою мрачен, организмом чист,
Поскольку полных суток не прошло,
Как "вставили по первое число".
И, знаешь, вынес пытки, как Лазо,
Лишь стиснул зубы, как питекантроп,
А между тем раздутое пузО,
Казалось мне, смещается на лоб:
Полутораметровый аппарат
Весь до конца вогнали в аккурат,
И в третий раз знакомый армянин
Японский примерял ко мне аршин.
Теперь конец! Солдаты — по домам!
Пашите землю и любите дам!
Творите письма, книги и статьи,
И слушайте, как свищут соловьи.
Да, кстати, математик мой, нахал,
Мне говорит, что соловья слыхал,
И матом я нахала убедил,
Чтоб он меня в другую ночь будил.
Мой мастер спорта* убежал домой,
(парашютист, после 10 тысяч прыжков - едва не разбился на смерть. СОбрали "частично")
И убежал, признаться, сам не свой,
Обиженный, измученный вконец —
Увечный муж и немощный отец.
Ему здесь обещали препарат
Особый. С ним под капельницей спят.
Но вот прошла неделя — ничего,
И лопнуло терпение его.
А дома, что — на пенсии давно!
Жена больна. И двое пацанов!
Судьба "сыграла", как в плохом кино:
Рак у жены, и он - почти «готов»!
Тебе уже не стоит говорить,
Что между нами завязалась нить,
Что сердцем я почти в его семье:
Судьба — судья, и я с ним на скамье!
Ах, Толя-Толя! Мастер-супермен,
Настройщик-электронщик и спортсмен,
Любимец женщин и преферансист,
Рассказчик, анекдотчик, пародист:
То Гарин, то Андреев, то иной –
Все вот они, едва глаза закрой!
Японскую он технику чинил*, (*суперкласс в то время)
Швейцарские часы умел собрать,
И при ракетах он на Кубе был…
И так он жил — дымил, а не чадил! —
Над пропастью с ухмылкою чудил,
Что дай нам бог так жить и умирать!
Да, Малика, я несколько смещен,
Перевернулось что-то там во мне.
Вот отлежал я здесь уж сорок дён,
И скоро снова буду на коне.
Но люди рядом! И какой народ —
Ни время, ни пространство не берет!
Превозмогают, черт меня возьми!
И остаются сильными людьми.
А я — люблю! А я страдаю так,
Как будто присудили «четвертак»
И я решаю, жить или не жить,
Иль голову на плаху положить.
Ты замолчала — я схожу с ума,
Придумываю версий миллион.
А может, просто ты больна сама,
А может, ждешь ответного письма
О том, что я без памяти влюблен.
... Так получай теперь мое письмо,
Которое «объявит все само».