Июльская ярмарка 1950 года стала событием, которого ждало все население района. С рассветом со всех сел и хуторов стали съезжаться селяне – кто на телегах, кто тащил тачки с сельхозпродуктами, кто шел пешком с мешками через плечо.
Торговая площадь была огромной. К ней сходилось восемь улиц и переулков, по которым стекались на площадь продавцы и покупатели. Уже с шести утра торговля шла полным ходом. Торговали овощами, молочными и мясными продуктами, живностью и поделками. Покупатели не спешили отовариваться, долго торговались, отходили, снова возвращались, чтобы сбить цену.
К восьми утра солнце было уже высоко, и жара давала о себе знать.
В это время мы с моим братом Валентином открывали свой «6изнес». Брат носил из Лободышиного колодца ведро с водой, которая была такой холодной, что сводило зубы, а я носила солдатскую кружку и мешочек для выручки. Кружку воды мы продавали за пять копеек, и от желающих попить не было отбоя.
Мы имели право продавать свой «товар» только со стороны нашей улицы, ибо с других мест торговали конкуренты, и это правило неукоснительно соблюдалось.
Как только в мешочке набиралось мелочи рубля на два, мы прекращали торговлю и бежали к тете Тосе за мороженым. Бумажный стаканчик мороженого весом сто граммов с плоской палочкой-ложечкой стоил один рубль. Есть это мороженое было величайшим наслаждением. Мы набирали на кончик палочки немного ароматного лакомства, чтобы растянуть удовольствие, стараясь в то же время следить за тем, чтобы оно не таяло и не становилось просто сладким молоком.
Потом бежали туда, где продавалась живность. Для нас это было своеобразным зоопарком. Здесь мы могли погладить кролика, козленка, барашка и поиграть с ним. В гуле человеческих голосов слышалось ржание лошадей, мычание коров, визг поросят, гогот гусей, блеянье коз и крик петухов. Это была незабываемая симфония воскресной ярмарки. К двум часам дня площадь покидал последний торговец, и туда, как саранча, набегала детвора собирать «трофеи» – упавшие на землю разные фрукты и овощи. Фрукты тут же съедали, а овощи несли за пазухой домой. Сено и солому собирали те, у кого на подворьях была живность. Дворнику после набега детворы делать было уже нечего. После этого площадь превращалась в место забав местной ребятни.
В этот день мы играли в прятки. Я побежала прятаться в густые высокие лопухи. Прыгнув туда, почувствовала, что проваливаюсь в какую-то жижу. Схватившись руками за стебли лопухов, попыталась вылезти, но не тут-то было, меня продолжало засасывать, и я в ужасе стала кричать и звать на помощь. Прибежали дети, но увидели только мои руки, судорожно вцепившиеся в толстые стебли. Меня дружно вытащили на траву и отшатнулись: я была по плечи покрыта содержимым выгребной ямы, от меня исходил очень неприятный запах, и дети в испуге разбежались.
Поднявшись, я оглядела себя и, ужаснувшись, потеряла дар речи. Пришлось бежать домой глухими переулками и огородами, даже собаки разбегались от меня прочь.
Вбежав с огорода во двор, я увидела маму, которая чистила на крылечке картошку. Я уже не плакала, а всхлипывала и не могла произнести ни слова. Увидев меня, мама выронила из рук нож и картошку, но, очевидно, все поняв, приказала мне не двигаться.
Спокойно набрала из бочки дождевой воды, нагретой за день, и стала обливать меня этой теплой водой. Под струями теплой воды стали исчезать мои страх и отчаяние, а мама, обливая меня, приговаривала:
«Не каждому дано вот так искупаться. Это хорошая примета – значит, вырастешь красивой, будешь богатой и счастливой».
Сняв с меня платьице, усадила в корыто с розовой от марганца водой и стала мыть земляничным мылом. Она ни о чем не спрашивала, а все приговаривала, что я буду в жизни счастлива и богата.