На следующие утро Омелия была моложе своих лет. Мы снова сидели в моем доме, пили чай и не могли наговориться. Я радовался, что она забыла о вчерашней моей бестактности и так легко рассказывает о себе, будто после долгой разлуки встретились два очень родных человека.
- Всю жизнь, всю свою жизнь, когда меня то и дело пытался изнасиловать отчим, когда меня никто не понимал, на чужих дорогах и в чужой кровати, я всегда оставалась девочкой Ассоль, стоящей на морском берегу и ждущей предначертанного ей чуда.
- Всю жизнь, всю свою жизнь, - откликался я. - Я любил девочку Ассоль, стоящую на морском берегу и ждущую предначертанного чуда.
- Вот это да! - выдыхала она. - Как же вы жили?
- Плохо жил.
- Нет, неправда! Вы не потеряли надежду, значит, верили и ждали. Какой вы молодец, Всеволод!
- А вдруг я умру теперь? Как веточка?
- Почему - теперь?
- Потому что я похоронил свою Ассоль.
- Как?
- Вот так, - и я прочитал ей стихотворение, написанное волшебной зимой 2003 года.
- Сожгите, сожгите это немедленно! - сказала Омелия, и я увидел, как по её щекам ползут большие и медленные, как улитки, слезы. - Никому, никогда, слышите, не читайте больше это! Никому! Ни за что! Никогда!
- Хорошо, - сказал я. - Но что вас так напугало?
- Нельзя, Всеволод, хоронить живых людей.
- Ассоль - живая? - засмеялся я. - Это же только литературный образ!
- Нет, Всеволод, - Омелия подняла на меня большие, полные слез, глаза. - Она живая. И ей сейчас очень больно. Вы можете в самом деле убить её. А она прекрасна! Разве вы не видите? Если не видите, то я пойду! И отныне мы будем встречаться только, как обычные соседи. Я даже калитку забью. Вот и всё!
Она ушла.
А я почему-то сразу же стал перечитывать «Алые паруса».
(Михаил Анищенко-Шелехметский)