Виктор Кирюшин. Стихи

Александр Григорьевич Раков
Виктор Кирюшин. Стихи

Книга НЕИЗБЕЖНАЯ НЕЖНОСТЬ

Мы остаёмся
Тянемся взглядом за стаей гусиной,
Но остаёмся с тобою, река,
С этой пылающей горькой осиной,
С полем, ещё не остывшим пока.

С этим просёлком, где вязнут машины
И безнадёжно гудят провода,
С рощей, глухими дождями прошитой
В блестках мерцающих первого льда.

Мы остаёмся, не в силах расстаться
С небом, где ранняя зреет звезда,
С непроницаемым сумраком станций,
Мимо которых летят поезда.

Мы остаёмся, где веси и хляби,
В нужды и беды уйдя с головой,
Под нескончаемый жалостно-бабий
Русской метели космический вой.

Что же нас держит? Вопрос без ответа...
Просто в душе понимает любой:
Только на этом вот краешке света
Мы остаёмся самими собой.
+  +  +
Остановлюсь и лягу у куста,
Пока легки печали и пожитки,
На оборотной стороне листа
Разглядывать лучистые прожилки.

При светлячках, при солнце, при свечах
Мир созерцать отнюдь небесполезно:
В подробностях, деталях, мелочах
Не хаос открывается, а бездна.

Вселенная без края и конца
Вселяла б ужас до последней клетки,
Когда б не трепыхался у лица
Листок зелёный с муравьём на ветке.
+  +  +
Задыхаюсь от косноязычья,
Но уже не зайти за черту -
Слово рыбье, звериное, птичье,
Словно кость, застревает во рту.

Снова древнюю книгу листаю,
Чей волнующий запах знаком.
Вы, от века живущие в стае,
Не считайте меня чужаком!

Беззащитен и разумом смутен,
Смуглый пасынок ночи и дня,
Я такой же по крови и сути -
Муравью и пичуге родня.

Но природа, закрывшая двери,
Немотой продолжает корить.
О, свободные птицы и звери,
Научите меня говорить!
+  +  +
СКРИПАЧ
Где точит берег невысокий
Густая тёмная вода,
На струнах высохшей осоки
Скрипач играет иногда.

Смычок невидимый взлетает
В озябшей маленькой руке,
И, невесомая, не тает
Снежинка на его щеке.

Но услыхать мотив нездешний
Не всем дано, и потому
Лишь опустелая скворешня
Внимает с берега ему.

Наивно требовать оваций,
Но даже зная что почём,
Невыносимо оставаться
Неоценённым скрипачом.

И он задумается грустно,
Иронизируя незло,
Что лишь сочувствие - искусство,
Всё остальное - ремесло.
+  +  +
ЗМЕЯ
Тёмный зев разрушенного дота,
Где на камне греется змея,
И настырный запах креозота:
Два луча - стальная колея.

Клевера наивные головки.
Времени застывшая зола.
Улетает вдаль без остановки
Поезда зелёная стрела.

Сталь гудит, натянутая туго,
Как струна от лёгкого смычка,
Но ни удивленья, ни испуга
В глубине змеиного зрачка.

Мир вокруг гремит, как дискотека,
И звенит, и стонет колея,
Но боится только человека
Молодая мудрая змея.
+  +  +
Вот мальчик. Влюблён и наивен.
Охотник, дитя, дуралей.
Вот женщина. Лето и ливень,
И чувственный сумрак аллей.

Наверное, это случится
И душу отравит, как яд.
Зовёт, ускользает, лучится
Её понимающий взгляд.

Так следуй, мальчишка отважный,
Ознобному гулу кровей!
На влажной, дождями омытой траве.
О женщина!
Автор и зритель
Спектакля, что создан шутя.
Пусть думает: он - победитель!
Охотник наивный. Дитя.
+  +  +
СТАРУХИ
По хлябям невообразимым,
Полдня промаявшись в лесу,
Грибов бездонные корзины
Старухи вечные несут.

Боровики белее сала,
Маслята под любой ранжир...
В райцентре, около вокзала,
Их купит бойкий пассажир.

Метнёт помятые купюры
И пожурит со стороны:
"Ах, бабы-дуры, бабы-дуры,
Такому чуду нет цены!"

Прими спасибо за подарок.
Так не накопишь сроду, мать".
"Хоть невелик, а всё ж приварок, -
Ответит. - Внуков поднимать".

Перрон пустеет понемногу,
И в поле не видать ни зги.
Пора в обратную дорогу.
"А ну, Матрёна, помоги!"

Забыв про годы и недуги,
Бредут по всем путям страны
Её кормилицы-старухи
Им нет цены! Им нет цены!
+  +  +
АКТЁР
И вот уходит за кулисы
Актёр, игравший короля.
Он через час предстанет лысым,
С лицом зануды и враля.

Весьма банален и обычен,
Как всем наскучивший мотив,
А был возвышен и трагичен,
Судьбу чужую воплотив.

Сидит, хохочет, словно девка,
Король, свою предавший рать...
И где искусство, где подделка -
Поди попробуй разобрать.
+  +  +
СТАЯ
Тьма воронья в озябшей кроне,
И так шумлив гортанный хор,
Как будто птиц не стало, кроме
Вот этих, сбившихся на ор.

До сплетен всяческих охочи,
Томимы жаждой барыша,
Они с утра до поздней ночи
Галдят, отбросы вороша.

Не лезь в разбойничью породу,
Подальше выбери приют!
Здесь чужака не примут сроду:
Забьют, затравят, заклюют.

Здесь и своим порой несладко:
От гибели на волосок,
Когда внезапно вспыхнет схватка
За подвернувшийся кусок.

Война! Хотя последний житель
Тут с юных лет своих учён,
Что первым делом победитель
Стать новой жертвой обречён.
+  +  +
На рынке, у Божьего храма,
И в бане, и в детском саду -
Охрана, охрана, охрана
Повсюду, куда ни пойду.

Резоны умны и весомы -
С жульём не играть в поддавки.
Крепки на воротах засовы,
Да больно уж воры ловки.

Ещё не утрата - бумажник,
Ещё не потеря - гроши...
Но мнится: не ангел, а стражник
У каждой заблудшей души.
+  +  +
НЕЗНАКОМКА
Как волосы льняные льются!
В толпе, подобная свече,
Мелькнёт... Захочешь оглянуться
И вдруг подумаешь: "Зачем?"

Жизнь всё быстрей летит с откоса
И, видно, пройден перевал,
Ведь раньше этого вопроса
Я никогда не задавал.
+  +  +
Надо бы вернуться восвояси,
Надо бы держаться своего.
Только в золотом иконостасе
Я не понимаю ничего.

Смутен смысл церковных строгих правил
Для неискушённого пока.
И глядят с укором Пётр и Павел
На невежу, на отступника.

Это только воину простится:
Он, когда предсмертное хрипел,
Даже не успел перекреститься,
Потому что выстрелить успел.
+  +  +
РОДИТЕЛИ
Есть город, улица и дом
В заснеженном саду.
Дверь открывается с трудом,
Но я в неё войду.

Войду, как в молодость свою,
В зелёный дом с крыльцом.
В том полупризрачном краю
Живые мать с отцом.

На склоне сумрачного дня
Присяду к ним за стол.
"Простите, милые, меня
За то, что долго шёл.

За вашу вечную печаль -
Тревогу обо мне,
За то, что падал невзначай
По собственной вине.

Грешил и попусту горел,
В аду бывал, в раю,
А вас теплом не обогрел
У жизни на краю.

Готов принять и кнут, и суд,
Ведь оправданий нет..."
Ни слова не произнесут
Родители в ответ.

Гудит-дымится за стеной
Одна из долгих зим...
Как разочтётся жизнь со мной,
Уже известно им.
+  +  +
Когда бесправие царит
И зло угрюмо дышит в лица,
Боящийся не говорит,
А говорящий не боится.
Но есть и хуже времена -
Всеговорения как цели.
Такой свободе грош цена,
Как и словам на самом деле.
+  +  +