Японские иероглифы превращаются в ласточек
Влетающих в рыжие пряди...
Наслаждаясь полетом в галлактике неба,
Которым уставшие легкие дышат,
Прикрывая глаза длинным веером,
Ты брОдишь по звездам ночными тропинками
И бродИшь, изнывая от солнечных ванн
Впитанных телом, превратившихся в сахар
На кончике пестика розовой сакуры
Для шмеля, упивающегося пыльцой,
Как толстый, ворчащий японец,
Развратник и сластолюбец.
Губы тянутся к солнечному нектару
Твоих губ, истекающих соком
Черного винограда...
Мне, наверное, это не надо,
Но нектар обладает липкостью нежности
От которой нельзя оторваться...
Нет тебя совершенней, потому что убийство
Нежностью не наказуемо,
Потому что смерть - в удовольствие, если губы
Шепчут в ухо что-то невнятное,
Прикасаясь к моей приготовленной шее
И даря нечто очень приятное,
Может, ласточек нежных с изогнутой девичьей шеи,
Родившимися иероглифами,
Повествующими зимнюю вишню в розовом платье
И с коктейлем пина колады
В бокале с раскрывшимся зонтиком
Под лучами палящего солнца...
Полагаю, ты мне не подаришь
Вечной жизни
Ни здесь, ни за облаком.
Выпей кровь мою пина коладой,
Утоли губы сочностью,
Будь прекрасней богини
Своей хрупкой непрочностью
И наивностью до непорочности.