* * *
Сегодня под утро –
Не так, как вчера.
А завтра будет –
Не так, как сегодня.
С ума меня сводит вся эта мура.
Но было бы лучше,
Когда бы вчера
Всё так обошлось, словно света гора
Пришла, наконец,
И во тьме, у костра,
Под пенье сердец
Натворила добра.
Вот это бы, я понимаю, ура!
А то лишь дыра…
Et cetera.
* * *
Сквалыжная братия меня разроняла.
Хотела собрать было, да грянул запой.
Тем временем куча моя завоняла,
И всем стало ясно, что это застой.
Тогда поднялись корешки мои дочиста,
Друг другу мордень для порядка начистили.
И, словно спасаясь от одиночества,
Сошлись на горе и порядочно свистнули.
А это лежало, не жгло, не бежало,
Но только пыхтело во тьме сигаретами.
Пыльца огородная, змеево жало –
Как в жизни водилось всегда меж поэтами.
Оно не успело, хотя не хотело
Остаться на этом незваном побоище.
Но только сверкало бесстыжее тело
Над белым сияньем святого помоища.
И что-то куда-то уже уходило,
Его не догнать – это все уже видели.
Оно за собою всего прихватило
В подштанниках белых и в белом же кителе.
* * *
В том озере зелёная канавка,
А под землёю розовый закат.
Из-под воды торчала бородавка.
Но я не видел: сильно был занЯт.
И вдруг – словно чёрная оспа
Замордовыжило, заахератило,
Кумпол слетел куда-то
И поскакал сам по себе.
А я остался на озере,
Прячась за удочку,
Всё пытался понять:
Что ж я сделал такого тебе.
До самого света.
Но нету ответа.
Нету
. * * *
Болотная клюква под небом светится
Словно глаза дракона.
Мы лежали в канаве и наслаждались
Звуками мегафона.
Он что-то кричал, чтобы мы разошлись.
Но мы не слыхали.
Мы слушали песни и говорили
Про дальние дали.
А мегафон тем временем
К нам приближался.
И слушать его уже
Никто не хотел.
Тогда Василий, мой кореш,
Во весь рост поднялся
И одной левой тот мегафон –
И он полетел.
Он полетел над болотом и пашней
Как дикий ворон,
Словно день забытый вчерашний,
Сопя и воя
И полыхая каким-то диким
Серым огнём.
И мы его больше не слышали.
И это всё о нём.
* * *
Колыбель восходящего чувства,
Чингиз-Хана несметное воинство.
Дальнего поля борозды, как морские холмы.
Иглы берёз хлёстко говорят о том,
Что никак нельзя заканчивать вечер.
Никогда!
Никогда! – кричит мне ворон.
Или не ворон?
Или это чужой телевизор в окне,
Разбитый зачем-то, показывает,
Как я должен поступать, когда
Ко мне придёт долгожданное,
Выстраданное в одиночку,
И тогда мне будет некогда смеяться,
Почувствовав своё превосходство.
Вороны, объединившись с Академией
Наук, возьмут реванш?
А может быть…
Они и не возьмут, а наоборот,
Отдадут его мне,
Чтобы, наконец, я мог почувствовать,
А, скорее, узнать?
Нет, не так:
Я должен узнать, не зная ничего,
Про то, что гнездится за пределами знанья.
Так просто!
Боже!
Где же я был раньше?
Среди вас как в пустыне, наощупь
Я, шатаясь, жил как в клетке,
Огороженной бананами и васильками.
О, Господи!
Холодный кипяток мне в душу!
Если б когда-нибудь, хотя бы ещё раз,
Пройти через все напоминания
Морозного лета, ещё бы хоть разок
Углубиться в мысли старого осла!
А как насладительно было в короне…
Короне?
Да нет: в коровьем…
Но сейчас не об этом.
Помнишь, с неба летели листья
Аспарагуса, не видавшие света и дождя.
Ты их тогда приласкала,
Как бездомных котят.
А они вспыхивали звёздами и звучали
Трубно и нежно?
Моё огромное сердце раскололось
Надвое. Нет, на четырнадцать частей.
Я хорошо это помню.
На четырнадцать.
Да…
Кто бы мог подумать, что летом
Красные цветы вздорожают так,
Что травинкам в лесах станет больно,
А мои серебряные кудри засветятся
И отдадут меня другой…
Заехало, заехало!
Ах ты, заря полыхачая!
Заскорлузило, как в ржавой буксе,
И стало:
Раз, 12, 132,
Чёт и нечет –
Всё перепуталось в душе и завизжало
Железо.
А рипопрототёрпус уже прокладывал себе
Дорогу сквозь пустыни и топи болот.
Но мы его не видели.
* * *
Синица запела тепло и отвратительно.
Я встал у колодца.
Ловил руками звёзды и ломал их надвое.
А они пищали и жаловались, как щенки.
Ко мне подбежал соседский котёнок,
Танцуя всеми пятью лапами.
Сосульки дрожали от предвкушения лета,
А наверху сияло горное солнце
Восхитительной чернотой.
И я подумал:
«Вот оно, счастье!»
* * *
Самолёт,
Серебристый как плевок в медузу.
Пузо.
Карузо.
Пролив Лаперуза.
Сегодня побили француза.
Ах, о чём это я?
Будь здорова, семья.
Нет, не надо ни слов, ни наоборот.
Только брод и бред.
Снова брод.
Я возьму бутерброд и закину его на Луну.
Знаю:
Судьбу свою не обману.
Заиграли свирели в соседнем дворе.
Детворе
Всё на радость, а кто-то сыграл.
Заорал…
Что тебе обещал?
Не попал…
* * *
Семечками круглыми отщелкнусь,
За руки с судьбою возьмусь.
Не трусь!
Впереди города,
А над ними сияет звезда.
Ты куда?
Закричу.
Но молчанье в ответ.
В звездолёте лечу.
А вокруг – замечательный свет.
За таинственной горкой сковали зарю.
Я ещё посмотрю.
Я ещё посмотрю!
А вокруг побежало,
Словно жало,
Но всё нипочём.
Что при чём?
Я сомненья твои раздвигаю плечом.
Кумачом
Оботру тебе ноги, все в пыли и росе.
Будьте счастливы все!
* * *
Вечереет.
За зелёными небесами
Голосами поют рыжеватые сошники.
Заполошники.
Я один,
А вокруг – подорожники.
Гуляла гурьба.
А над ними висели крючки-ястреба.
И пустая мольба
Ввысь катилась как яблоки с горки Иакова.
Разношёрстно и одинаково.
Нет.
Я дал в этот вечер обет.
Уходить только вниз.
Наплевать на актрис!
Беатрис
Ты моя, как они, призовая змея.
И в закатной заре,
В серебре,
И в моём до конца драгоценном ребре
Навсегда будет небо и ты
Среди той неземной красоты,
Что белеет над окнами злой суеты…
Сжигаю мосты.
* * *
Мы вдвоём со световым лучом.
Он по-своему,
Я – о своём.
Горизонт заходит за окоём.
А видишь:
Светлая полоса зари.
Посмотри:
В самом конце зала…
Убежала.
Налетели упыри, раздавили,
Прекратили наше сходство…
Какое дивное уродство!
Я – челезарный лиходей,
Но трогать ландыши ты всё равно
Не смей!
Я здесь давно…
Такое кино.