Ах, эта выжженная боль
перевернула смысл видений.
Тобой придуманная роль,
как ход ладьи…
«чернеют » стены
от фиолетовых теней,
от звуков плача
жалкой вьюги.
Как бабочки, среди огней
кружат снежинки…
Синь округи
заворожила хрустом льда,
а губы жалко задрожали.
Ты далеко…одна…беда
«картавя» вороны кричали.
Колючий слог возобновлял
придуманные переплеты,
а боль давила, словно сталь.
Добавил стылый воздух квоты
на избирательный сюжет,
придуманный безлунной ночью.
Утихла боль, найдя «вертеп»,
но мысль, разорванная в клочья
плетется торною тропой,
цепляясь за обрывки фразы.
Ей обрести бы свой покой,
но только слезы…слезы-стразы
сверкнув, скатились под уклон.
Их удержал отрог скалистый,
прогорклым эхом хриплый стон,
а был тот голос шелковистый.
Шагнула пешкою в метель,
прикрылась от наветов, зная,
что есть же где-то мой апрель,
и в нем подснежник расцветая,
запел, как нежная свирель…
Средь бури голос я узнала…
неторопливый…Вдоль скалы
прошел едва плеча коснулся…
Я в платье из соленой мглы –
во мне борец за смысл проснулся.
Зажгла всего одну свечу…
достанет света благородства…
В нем бессловесно закричу,
что боль за маскою уродства
подвластна моему ключу…
10.12.2012