Воспоминания детства всегда тревожат душу. Говорят, что детство- это беззаботное время. Я бы так не сказала. У детей бывают свои проблемы, порой серьёзные, но взрослые всегда заняты своими делами, а детям не хватает жизненного опыта, чтобы разобраться в непонятном для них мире. Их часто удивляют требования взрослых, которые сами поступают не так как надо бы. Пытливый детский ум всё улавливает, анализирует, сравнивает, очаровывается и разочаровывается. Чувство восприятия окружающего их мира острее, чем у взрослых. Мне не хотелось бы стать вновь ребёнком. Мне бы просто вернуться мысленно в то время, но уже будучи взрослой и посмотреть на себя как бы со стороны. Мне дорого то время, дороги воспоминания о нём. Встретиться бы с теми людьми, которые окружали меня в детстве. Многих уже нет в живых, даже моих ровесников.
Отец мой был неплохим человеком, но очень любил выпить. Он прошёл всю войну. Под Сталинградом его немцы взяли в плен и до окончания войны, он был узником концентрационного лагеря «Равенсбрюк» . Были три попытки побега, но его не расстреляли, а жестоко избивали.Отец не любил рассказывать о войне потому, что эти воспоминания для него были очень тяжёлыми. Немцы забрали у него все награды, а наши после войны гоняли по всем инстанциям выясняя, как он оказался в плену. Ему пришлось доказывать, что он был ранен в лицо, что был без сознания. Пуля прошла на вылет от челюсти и вышла у почти у виска. У отца часто дёргался глаз и щека. Его раненого и беспомощного немцы и взяли в плен. Он пил, чтобы заглушить эти страшные воспоминания, а потом уже пил по инерции. Но всегда работал. Помню на стройке, а потом на заводе слесарем — инструментальщиком, был классным специалистом, поэтому начальство прощало ему пьяные загулы. Мама тоже работала и страдала от пьянок мужа. Мы жили тогда в кривом бараке в комнатке всего девять квадратов. Мама работала на станке. Это уже позже, после окончания техникума, работала начальником нормативного бюро в отделе Главного технолога. Им было не до меня, поэтому меня воспитывала моя крёстная. Почти вся мамина зарплата уходила на моё воспитание. У меня было две няньки- крёстная, которую я звала Мама -Лёля и моя прабабушка баба Даша. Меня они звали Лялькой. Я была очень подвижной девчонкой, у меня часто случались вывихи, ссадины и синяки. На первом этаже нашего дома, а дом наш стоял на улице Карташова. В этом доме жило несколько семей, жили все дружно. Так вот, на первом этаже жила бабушка Ира, худенькая, но шустрая старушка. Она, на моё счастье, умела править вывихи, лечила от испуга, знала много заговоров. Денег она за свои услуги не брала и никому не отказывала в помощи. А мне её помощь, ох, как часто была нужна. У меня два раза при падении выскакивали локти, частенько подворачивались лодыжки. Благодаря бабушке Иры, всё ставилось на место, а врачам оставалось только наложить гипс.
В те времена ещё не было телевизоров.Чтобы как-то скоротать вечера, особенно зимние, соседушки, а их было не так уж много, собирались почему-то всегда в нашей комнате, чтобы поиграть в карты или в лото. Ставки были копеечными, но радость от выигрыша огромной. У меня было много настольных игр. Так как стол был уже занят, мы с ребятами располагались на полу. Ребят-то всего было — я и двое соседских мальчишек. Женщины за игрой рассказывали страшные истории, а мне по ночам потом снились кошмары. Бабе Ире приходилось лечить меня от испуга. Она водила сырым куриным яйцом по моей голове и что-то шептала, а потом лила воду на ножи и тоже шептала то ли молитву, то ли заговор. Спасибо тебе баба Ира.
Что мне ещё запомнилось, так это наши чаепития. На стол, покрытый белой скатертью в праздничные дни или на красивую клеенку в будние дни, ставился ведёрный самовар. Самовар был медный, до блеска начищенный с красивым краником. Он весь сиял и пыхтел от кипятка. Мама Лёля доставала из буфета огромные куски сахара, заворачивала их в чистую тряпицу и ударяла по ним молотком и куски становились намного меньше. Всё это ложилось в красивую сахарницу, а рядом маленькие щипчики. Пили чай из блюдечек с сахаром вприкуску. Я смотрелась в самовар, как в зеркало и строила рожицы. Изображение так искажалось, как в комнате смеха. Вот я и смеялась. Если я не прекращала смеяться, мои бабушки ставили меня в угол. Тогда я начинала реветь и ревела до сих пор, пока это всем не надоест. Меня освобождали и прощали. Если я сильно провинилась, Мама Лёля скручивала вафельное полотенце и била меня по мягкому месту, хотя там мякоти-то почти не было. Я росла худенькой, маленькой. Это я потом вымахала и возмужала, но меня уже никто так больше не наказывал.
Мама Лёля и баба Даша были очень набожными, часто ходили в храм, приносили мне вкусные просфирочки и соблюдали посты. Меня крестили потихоньку от родителей, потом просто поставили их перед фактом. Когда стала немного постарше, в храм стали брать и меня. Мне там нравилось, особенно песнопение и свечи. Я любила православные праздники, а больше всего Пасху. Все женщины нашего дома пекли куличи, ватрушки, плюшки-вкуснятина необыкновенная. Яйца красили красной тряпочкой. Мне пекли маленький кулич в кружке. Куличи ставили на старинный комод на белую с вышивкой салфетку. Там ещё помню стояли слоники, зеркальце в красивой оправе и большое хрустальное яйцо с мелкими цветочками, мне его подарили на крестины. В углу, над кроватью бабы Даши, висела большая в закрытом киоте, икона Божьей Матери с младенцем. Икона была старинная, позолоченная, светилась вся, как солнышко. В свободном углу стояло трюмо необыкновенной красоты, с резными ножками, обрамленное крупными резными цветами из дерева, я такого больше ни где не видела. Между окнами стоял массивный стол тоже с резными ножками, покрытый белоснежной скатертью. На окнах висели белые занавески, вышитые синими васильками. На широких подоконниках стояли горшки с красивыми «чайными розами», «царской невестой» и «петушиными гребешками». Рано утром Мама Лёля ходила в Петропавловский собор освятить куличи и яйца. К обеду приходили гости, пили вино из крошечных рюмочек и негромко пели песни, вспоминали смешные истории из своей жизни, угощали меня конфетами и пряниками. На душе было так светло и спокойно.
На нашей улице были только деревянные дома, рядом Буфф-Сад , с которым связано много светлых воспоминаний. Как я любила именно тот Томск. Сейчас я вспоминаю с тоской его тихие улочки, уютные дворики, заваленки, скамейки у ворот. На задворках садили картошку и всякую зелень. Во дворах бродили куры с цыплятами, некоторые даже коров и свиней держали. Я рада, что пожила в то время, где не давила на людей цивилизация. Это был мой уютный детский мир и я была в нём счастлива.