Черты из комсомольского билета
ищу Твои на каменном лице,
и тихо, будто вправду жду ответа,
прошу их рассказать мне об отце...
Надеждой многотысячно умножен
на судьбы Неизвестных рядовых,
ты - Памятник! ... и, значит, помнить должен
всё, что забылось памятью живых.
... с боями к Дону отступала рота,
и парень, двадцати неполных лет,
как клятву возвращенья, вместо фото,
оставил комсомольский свой билет.
И мать моя, до самой до могилы,
от злой поры военных холодов,
почти полвека тот билет хранила -
как веру... как надежду... как любовь...
... но не послала нам судьба презента...
я рос дичком, со славой сорванца,
и, несмотря на прочерк документа,
носил, как орден, отчество отца.
... Мы жили, как могли... в нужде кромешной,
пусть хуже остальных, в конце концов...
но сверстникам завидовал всё меньше,
спивающихся видя их отцов.
... И был сосед. Его уже не ждали –
с конца войны прошло почти семь лет:
он был в плену... и на лесоповале...
вернулся, без медалей и побед.
Его на сборы к школьникам не звали.
Но, вот, однажды, на разрыве вен,
мне рассказал, как к Волге отступали,
как ранен был и как сдавались в плен...
Он мне надежды сладкий грошик выдал,
когда, взглянувши на билет отцов,
в раздумии сказал:"А, может, видел?
Мы все там были на одно лицо...".
... А отступавших – наспех хоронили,
поставив столбик к холмику земли...
но к юбилею - все к одной могиле
останки из степных могил свезли.
И не всегда пытались разобраться
чей сын и муж, чьей веры и племён...
и нарекли могилу эту Братской
из навсегда утраченных имён...
А позже, к новым юбилейным датам,
забор подкрасив, вымыв постамент,
могилой Неизвестного солдата
назвали тот бетонный монумент.
... а я с поры той дальней в каждом мае
ищу черты билетного лица,
и памятник бетонный называю
могилой Неизвестного Отца.
И я не верю в немоту-разлуку...
И на исходе дней своих и лет
я передам, как вечность клятвы, внуку
на память комсомольский тот билет.