Седой старик преклонных лет
Повёл свой горестный рассказ.
Слезы горючей мокрый след
Украдкой вытирал не раз.
– Давно ль был молод, полон сил,
А рядом верная жена,
Росли дочурка, милый сын.
Какие были времена!
Любовью полнился наш дом,
Хватало радости на всех.
Друзей мы привечали в нём,
Звучали песни, шутки, смех.
Но быстро время пронеслось...
Теперь здесь старость и беда.
С детьми давно живём мы врозь,
Ушла к Всевышнему жена.
Я болен, немощен и стар,
Без помощи не обойтись.
К тому же, плохо слышать стал –
Везде разор, куда ни ткнись!
Уж как просил детей,
Чтоб не бросали одного!
Тоскливо без родных людей,
Но нет их рядом никого.
Сиделка к вечеру спешит
Быстрей попасть к себе домой.
А я сижу в глухой тиши
На пару с чёрною тоской.
Приходит иногда жена
В моих видениях ночных.
Она задумчива, грустна,
Печально смотрит и молчит.
И гробовая тишина.
Как в склепе, заживо лежу.
Не так страшна была война,
Как одинокой ночи жуть.
Со всем мириться я готов,
Но для меня всего страшней,
Кошмарней всяких жутких снов –
Быть одному на склоне дней.
Катились слезы по щекам,
Он их уже не вытирал.
Саднил в душе обиды шрам:
Ненужным в старости он стал.
Повествование прервал
Вдруг неожиданный звонок:
«Я не приду!» - предупреждал
Отца так занятой сынок.
Старик ссутулился, поник,
Опять померк весь белый свет.
Ах, как надеялся в тот миг
На встречи радостный момент!
В глазах страдания печать.
Оправившись от горьких слез,
Старик, немного помолчав,
Вдруг тихо-тихо произнёс:
– О, Господи, тебя молю,
Прости моих детей грехи!
Забыли заповедь Твою,
Сердца их слепы и глухи.
Пусть не познают никогда
Ни одиночества, ни бед.
Уже испил я их до дна,
За все грехи держу ответ.
А дальше снова тишина
И боль израненной души.
Чьё равнодушье? Чья вина?
Ты, мой читатель, сам реши.