Я сидел за столом, пил сухое вино,
Чем другим бы заняться, да нечем.
Но побыть одному было не суждено
В тот далекий, но памятный вечер.
И кабак, как кабак, да и сам я таков,
Песня жизни изрядно запета:
По раскладкам заявок партийных богов,
Коммунизма идет третье лето.
На душе, как в раю. Ни хлопот, ни забот.
По возможностям пью и хотенью,
В промежутках стихи сочиняя.
И вот
Я увидел само невезенье.
Он к столу подошел. Разрешенья спросил,
Хромоногий, опухший, небритый...
- Ради Бога, садись, - я его пригласил.
И подвинул рюмашку. - Налито.
На подачку мою он и не посмотрел:
- Мелковато и кисло, папаша. -
«Цинандалью» твоей даже Бог не сумел
Ублажить наши души алкашьи.
А хлебни моего.
Что, слабо, корешок?
На, занюхай соленою мойвой...
Во флаконе, что он из кармана извлек,
Синевело какое-то пойло.
- Да с чего ж это ты?
Лет, наверно, всего
Двадцать пять?..
И того не сравнялось?..
Он угрюмо поник, но ответил:
- С того,
Как судьба надо мной изгалялась...
В двадцать два я попал на Афганский курорт.
Есть, папаша, такой санаторий.
Там звезда моя и сотворила аборт.
А я взял, да и выжил назло ей.
Да напрасно, видать, я соперничал с ней.
То, что нету ноги, и контужен,
Это, батя, беда. Но беда пострашней –
На гражданке стране я не нужен.
Я был нужен, когда в лейтенантах ходил,
Да когда пробивалися с боем,
А в калеки попал, сразу же угодил,
Подчистую списавшись, в изгои.
Мне бы дело, отец, я ведь классный связист,
Но везде от ворот повороты.
Бюрократам, такой, как я, специалист,
Видно лучше, когда - без работы.
Дали пенсию мне. Только пенсии той
Не хватает порой на «синявку».
Не поверишь, отец, хоть живу за чертой,
А работать готов и без ставки.
Ты меня не суди, что ушел за черту,
И травлю себя всякой отравой,
Просто жить, как живу,
Стало невмоготу,
И кишка тонка вздернуться...
Право...
Только смерть не приходит.
Обрыдло вконец
По утрам издыхать с перепоев.
Здесь, на родине, хуже Афгана, отец...
Знал бы ты, врот, что это такое...
Я сижу за столом, пью уже не вино,
Тихо балуюсь грешною мерой.
Потихоньку спиваюсь.
Плевать, все равно,
Я давно уже в пенсионерах.
Вспоминаю опять я того алкаша,
Как он с маху стелил богоматерь,
И что нет ни шиша, разве только душа,
Да вот слезы на белую скатерть.