Когда у него появилась время, он оглянулся и увидел, что прошлое тонет в забвении. “Не может быть”,- была первая мысль. Каждый раз, когда попутным взглядом смотрел на прошлое и быстро возвращался, складывалась впечатление, что там все в порядке. Что в колонках памяти движение дней распечатаны без потерь, и нужно только время, чтобы мысленно крутить, оживить эту ленту. И вот появилась время и увидел, что жизнь с другого конца стирает свои следы.
“Как же это обидно”,-подумал человек. Было уже понятно, что пропасть, на краю, которого обрывается жизнь, не впереди. Что смерть не сидит в засаде где-то там, а тихо, стирая следы бытия, с тыла идет и когда доберется до тебя, впереди уже ничего не будет. Да и в прошлом тоже, чтобы сожалеть о чем-то. И,все-таки, жалко было этой жизни.Жалко было так подробно прожить и предать забвению. Жалко было этого ребенка.Хорошо еще, что тот малыш не знал о твоем существовании…
Не было радости от порезанного и в тарелке кругом положенного грейпфрута. Он чувствовал близость воды, как чувствовал когда то, до того как стал пить водку. Так и не понял, почему другие южане пьют ее, а сам начал выпивать, потому что питал отвращение к морепродуктам, которым кормила тогда бабушка. Вообще брезгал всего скользкого, но деваться было некуда, и впервые выпил водку, чтобы преодолеть отвращение. Хотя сама водка была отдельным отвращением.
Оказалось, что человеческая способность не отрываться от монитора, безгранично. День и ночь и неделями можно было кататься по паутине почти что везде, между тем заснув и просыпаясь на диване. И не понятно было к чему это привело бы – лениво-невинному идиотизму или внутри вдруг порвалась бы струна? Во всяком случае, не надо было терять способность мыслить. А писать, это лучший способ мышления. В такие моменты первая мысль, что приходит в голову о верности и предательстве.
Но не прошло еще столько времени, чтобы отвращения не было и уже не настолько свежи были впечатления, чтобы обида извергалась. В то же время не так наивен был, чтобы подумать, что это станет уроком для кого-то. Каждый считает своим неприкасаемым правом учиться на собственных ошибках и пользуется этим правом максимально агрессивно. И когда уже достаточно ошибся, чтобы смог извлечь урок, проходит его время.
Но вот ручка долгое время никак не садиться на руку. Наверно так было, когда впервые брился. Так точно бывает, когда после длительной болезни застегиваешь рубашку.
Кофе опять убежала. В который раз. Но впервые он сразу же не помыл турку... Кофе напомнила о весенних ласточках, и уж если есть ласточки, то невозможно, чтобы рядом где-то не появился мальчишка с большими черными глазами и длинными припущенными на кончиках вниз ресницами.
«Разве твой сын не поиск твоего потерянного детства?,-осторожно, как будто глотая горячее кофе, подумал Одинокий,- и если это так, если твой ребенок это поиск твоего потерянного детства, то, что было твое детство, если не поиск собственного детства твоего отца». Опять прикурил сигарету не с того конца. Первой реакцией повернул ее и обжег язык. «В таком случае, где твоя часть в этой цепи? Когда ребенок избавляется от родителя? Взрослев? -Сколько? Осознав? -Что? Может, с каждым ребенком рождаются заново и пытаются вспомнить тот возраст, когда о смерти имели столько представления, сколько о жизни, то есть– никакого…Короткий период чувства бесконечной жизни, потому что Жизнь там, где нет осознание смерти. Потом удивительным образом пришло это осознание и сразу же с ним ужас перед лицом непонятного. Далее это было не Жизнь, как до Момента Первого Ужаса, а длинный период трюков и приемов, чтобы обмануть смерть. Неустанное подхалимство перед Богом».
Кофе показалось горьким, нежели должен быть кофе без сахара. Стоило бы куском сахара подсластить день, в конце концов, новая неделя начинается. На протяжении прошлых двух месяцев только и происходило, что неделя начиналась, неделя кончалась. Не считая конечно, что день так же светлел и стемнел. Но независимо от того поздно стемнеет или рано светлеет, независимо луна полная или нет, нужны были искусственные ударения утомительных оборотов времени. День, после первой чашки кофе, суббота перед воскресением, легкий вторник, после тяжелого понедельника… Земное притяжение достаточно, чтобы держать человека стоячем, но не достаточно, чтобы удержать душевное равновесие в непереломным движении времени. Человек не может застрявший в смоле времени течь и прилепиться к безграничности вселенной. «Так что довольствуйся вкусом своего кофе этого момента,- посоветовал сам себе Одинокий. Нужно наслаждаться тем чувством, что сегодня пьешь тот же кофе, что и десять лет назад. Не исключено, что это не тот самый кофе, возможно вкус уже другой, но память о вкусе говорит - тот. Так же не исключено, что если даже когда-нибудь потеряешь способность чувствовать вкус, память о нем не даст догадаться об этом. Возможно даже, что когда смерть будет близко, привычка жить не даст догадаться об этом.
Подвигом стала каждый раз посмотреть в окно. Зачем эта белизна? Неужели белое для того чтобы страдание было идеальным?
Глядя на снег, он осознал, почему Спаситель должен был родиться там, где море продолжение пустыни в жидком состоянии. И не мог Он не быть в образе человека, потому что в песках и скалах нет ничего, пригодное быть тотемом. Нельзя есть верблюда, сесть на него и одновременно верить в него. И Он должен был быть в образе человеческом, более того, родиться как мы - беспомощным, как будто не зная о той, настоящей Жизни. Настоящей, потому что этот кажется, не получился. Не получился, потому что страдание не может быть антонимом не существования. Никто по своей воли от небытия не пришел в этот мир и посему жизнь не может быть наказанием: невиновных не наказывают. Никто по своей воли не пришел, следовательно не для того пришел, чтобы уход был так болезненно сознательным. В конечном счете, жизнь такая цена, за которую природа не может возместить коварством. Проход в небытие по минимуму должен быть не осознанным, как не осознанным было рождение. Обратное было бы не логично. Атом за атомом логично существующей вселенной, не может быть такая нелогичность. Не может быть осознание о конце существования, потому что невозможно осознать последний миг. Это исключено, потому что этому мигу должен предшествовать чувство предпоследнего мгновения. Но весь вопрос в том, что именно понимание Того Самого Момента невозможно, потому что никто до конца так и не поверит в неизбежность последнего мига. «Не должно вериться,- тихо сказал Одинокий.
В один из тех самих дней он резко проснулся и понял, что мгновение назад сердце на пару секунд остановилсь. И понял, что именно так бывает. Паузу, временную или вечную, не чувствуют. Чувствуют возвращение из нее. Как чувствуют пробуждение, а не падение в обморок.