Канал струится светлоглазою водою,
и белокурая лагуна грезит
о рыжих и распутных венецианках Тициана.
И в каждом розовостёклом фонаре
трепещет лепесток той, ренессансной,
очарованной зари.
Даже в полуденном мареве,
когда зерцало небес задышано до мутного серебра.
Проплывает Пьяцца. Может, нам здесь остаться?
Собор Святого Марка, как всегда,
притворяется просто собором.
Но мы-то видим, как широко разинул он портал,
чтоб уловить в себя очередную дозу душ,
невинных и не очень –
да, уловить, объять своим златым пожаром, и...
Но это там, внутри. И, если не зайдём, то не сгорим.
Лев Святого Марка на столпе
нервно поводит хвостом, отгоняет дурные виденья.
Голуби спешат напиться из фонтана,
прежде чем снова облепить туристов.
Туристы (их здесь ещё больше, чем голубей)
общёлкивают своими супермегакамерами
всю эту зыбкую реальность,
чтобы потом блестела и переливалась,
пришпиленная.
Палаццо, покрытые величием и плесенью,
тянут колонны, раскрывают окна,
не успевают досказать свои истории –
распаренный вапоретто идёт слишком быстро,
туристов слишком много, и все они щёлкают, щёлкают...
Только начнёшь им: «Когда Казанова шёл по мосту Риальто...»,
только начнёшь: «Говорят, Дездемона каждый вечер...»,
только прошепчешь: «Однажды Гёте в кафе “Флориан”...» –
глядь, а вапоретто уже другой, и гондола не та,
и только чайка слушает слабеющий старческий шелест,
восседая на верхушке сваи.
А свая – чёрная, страшная, древнее всех палаццо, –
стоит и молчит.
...А вапоретто причаливает
к Сан-Микеле – кладбищенскому острову.
Столь соразмерно каменные стены
возносятся над зыбью зеленоватых волн,
и кипарисы по периметру глядят так стройно, –
с натуры, что ли, писал достопочтенный Бёклин
свой «Остров мёртвых»?
К Сан-Микеле причаливает вапоретто,
и с него сходит человек в светлом плаще.
Останавливается на секунду в воротах кладбища,
запрокидывает голову –
лёгкий нимб седеющих, редеющих волос,
острый блик очков, –
запрокидывает голову, словно хочет надышаться,
этим бледным золотом полудня, этой патиной Адриатики...
Потом человек в плаще исчезает.
...А у входа в кафе «Флориан» оркестрик
всё наигрывает венские вальсы –
и щелкают в такт цифровые «зеркалки»,
и голуби несут свою вахту,
и карнавальные маски хищно щурятся из витрин,
и пластилиновая толпа перетекает в радужном мареве
из вапоретто на набережные и обратно.
А светлоглазая и белокурая лагуна
смеётся и всё глядится в зерцало
адриатических небес.
Ей, шалой, без разницы,
что влюблённые и поэты
задышали его до мутного серебра.
фото авт.